Никому не скажем
Шрифт:
— Понятия не имею. Но это затянется надолго, — киваю в сторону кустов, в которых кто-то блюет. И этот звук доносится до нас вполне отчетливо. Кит морщится. А я, не смея его больше задерживать, скрываюсь за дверями кухни. Меня слегка потряхивает от произошедшего и ведет.
— Ты в порядке? — останавливает на мне взгляд Лика.
— Не очень. Ты не против, если я доработаю посудомойкой?
Нет, потом, конечно, всю посуду перемоют в промышленных посудомойках. Но от основной грязи на выезде мы отмываем тарелки привычным дедовским способом. То есть вручную.
— Что-то
— Да мне здесь недалеко…
И правда. Удивительно, но наши старые четырехэтажки находятся совсем рядом с вот этими элитными особняками, раскинувшимися вдоль шоссе. Такое себе странное соседство роскоши и убогости. Ну, вот… Опять. Зачем я об этом думаю?
Не чувствуя ног, перемываю гору посуды. Нахожу Лику и отпрашиваюсь домой. Она кивает. Сует мне в руку немного больше денег, чем я заработала, и, не слушая моих протестов, уходит. Меня коробит от такой благотворительности, но я не в том положении, чтобы от нее отказываться. Быстро переодеваюсь и, стараясь держаться в тени, бреду к воротам.
— Ева! Ева, постой!
Останавливаюсь и медленно оборачиваюсь.
— Ну, зачем, Кит? Зачем ты за мной пошел?
— Захотелось, — бурчит он.
— Мне не нужны провожатые, здесь недалеко.
Прибавляю шагу, но он все равно меня нагоняет. И успевает ухватить за рубашку, прежде чем я отскакиваю в сторону.
Рубашка хоть и старая, но любимая. Она рвется с тихим едва слышным звуком. Ошарашено пялюсь на образовавшуюся прореху.
— Вот черт! Я не хотел! Пойдем ко мне. Я живу рядом. Дам тебе что-то из своего гардероба. Или зашью это…
— Ничего мне от тебя не надо, — рычу натуральным образом. Нет, ну, что за дерьмо? Я на куртку денег все не выкрою, а теперь еще рубашку новую покупать! Ну, и видок, блин. Не дай бог, бабуля увидит. Решит, что я стала жертвой изнасилования.
— Я просто дам тебе свою футболку.
— Не боишься, что тебя родители неправильно поймут?
— Да нет их. Батя на учениях. А мать… матери тоже нет. Ну? Так ты идешь?
— Не знаю… — Я так устала, что хочу домой и спать. Но я также понимаю, что у нас не самый благополучный район.
Ходить вот так… с выставленным напоказ лифчиком чревато. — Хотя… ладно. Пойдем… Футболку я тебе верну в универе.
— Ты ее еще даже не взяла, — отчего-то улыбается Кит.
— Но возьму же, — неловко отвожу взгляд и стискиваю на груди обрывки ткани.
Глава 7
Ева. Настоящее.
К концу дня голова болит так, что смерть от переутомления уже не кажется мне худшим из вариантов окончания этого вечера. Наверное, пора сворачиваться, сегодня мы хорошо поработали, но я никак не соберусь с силами, чтобы всех разогнать. Не хочу снова остаться одна. Я не могу одна… Разучилась. Одиночество меня душит.
— Так, народ, имбирное печенье остыло. Может, снимем ролик о том, как его красиво украсить?
— У нас уже было что-то похожее на прошлое Рождество, — чешет висок моя помощница Лена.
— На прошлое Рождество мы делали упор на то, как
— А как же пряничный домик? У нас там мастер-класс.
— Домик — это домик. Отснимем и его… Когда там он у нас по плану?
— В четверг.
— Отлично. А сейчас давайте все же с печеньем что-нибудь придумаем. Если не видеоурок, то хоть фотки для оформления постов отснимем. Нам же нужна реклама подарочных пряничных наборов для кондитерской? Вот… — развожу руками. — Лен, ну, что стоишь? Доставай яйца! Лёш, включай камеру… Давай попробуем все же записаться…
— Тогда, может, тебе рубашку сменить? И на голове что-то новенькое надо придумать! В этом образе у нас уже полно материала.
— Точно!
Бегу к себе в спальню, переодеваюсь и вытаскиваю заколки из головы. Мне больше не нужно стоять у плиты, а значит, можно себе позволить в кои веки распустить волосы — жарко не будет.
Знаете, я люблю свою работу. Но быть блогером — не так уж и просто. Я живу с телефоном в руке и просто не могу выпадать из жизни более чем на несколько дней. А еще я всегда должна выглядеть на все сто, иметь кучу модных тряпок, аксессуаров, и улыбаться… Что бы ни случилось в моей жизни.
— Всем привет. И вы снова на моем канале…
Без запинки диктую заученный текст, пышу энтузиазмом в камеру и одновременно с этим отделяю белки от желтков.
Добавляю сахарную пудру, лимонный сок и врубаю миксер. Мои действия заучены, движения отточены. Я совершенно не думаю о том, что делаю. Мои мысли заняты совсем другим. Завтра у нас большой заказ на выезде. А в работе кондитерской несколько сложных авторских тортов. Иногда мне кажется, что в моих сутках не хватает, по меньшей мере, пары часов. Но я не жалуюсь.
Разделяю глазурь на несколько порций. Добавляю красный, белый, зеленый краситель, и пока Лена за кадром наполняет ею кондитерские мешки, я раскладываю печенье на подносе.
Часы на стене показывают восьмой час.
— Лен, набери мне Женю. Он уже должен быть дома.
— Что-то не берет, — разводит руками та.
Моя тревога усиливается. Не могу отделаться от мысли, что я плохая мать. Мы воспитываем Женьку самостоятельным парнем и порой забываем, что он всего лишь ребенок…
Воспитывали… Теперь я одна. Мне больше не с кем разделить заботы о сыне. Руки снова дрожат, и зеленый узор на печенье-елочке выходит совсем никудышным. Заставляю себя собраться.
— Лен, ты звони ему, звони, пока не дозвонишься!
Но съемка заканчивается, а Женьки все нет…
— На, вот. Возьми сладкий чай. Выпей. На тебе лица нет.
Трясу головой, забираю чашку из рук помощницы и замираю, потому что дверь, наконец, распахивается. Резким движением отставляю от себя посудину и несусь навстречу сыну.
— Мам… смотри, кого я привел!
Нелепо замираю посреди комнаты. Не верю… просто не верю своим глазам. На пороге моей квартиры стоят мой сын и Кит. Растерянно оборачиваюсь, будто ища помощи и поддержки в лице заинтересованно поглядывающих на нас ассистентов.