Никому не уступлю
Шрифт:
– Вот.
Она пропустила Дженет в самую огромную спальню, которую та когда-либо видела. Дженет всегда считала, что Жаклин ведет роскошный образ жизни, но чуть не ахнула при виде широченной кровати под расшитым золотом балдахином с длинными кистями. Золотом было расшито и покрывало.
Великолепное ложе словно бы задавало тон и всей прочей обстановке – массивной, добротной, из темного дерева, богато изукрашенного резьбой и позолотой.
От мраморного пола тянуло холодком, но его смягчали мягкие, ручной работы ковры – синие, зеленые,
Великолепием поражала и примыкающая к спальне ванная комната. Пол в ней был выложен серебристо-серыми плитами, а в глубокой ванне хватило бы места десятерым. Белоснежные полотенца украшал фамильный герб де Астенов, а зеркальные полочки ломились от различных кремов, притираний, одеколонов и прочего.
– Моя спальня чуть дальше, а рядом с вами будет жить мадам Ориво, – сообщила Флора, когда они вернулись в спальню. – Как вы думаете, вам тут будет удобно?
Дженет глубоко вдохнула.
– Удобно? Не просто удобно – это потрясающе! Глазам не верю.
Флора пренебрежительно пожала плечами.
– Ужас как старомодно. А Леон категорически отказывается тут что-либо менять. – Она расширила глаза. – Видели бы вы квартиру моей мачехи в Париже. Вот что по-настоящему элегантно – и как современно! – Она вздохнула и показала на шелковый шнурок, свисающий у изголовья кровати. – Если вам что-нибудь понадобится, звоните. Придет Николь, одна из наших горничных. Она вам и вещи распакует, если хотите.
Дженет покачала головой.
– Спасибо, сама справлюсь. Да и вообще даже придумать не могу ничего, что мне еще понадобилось бы. Тут, по-моему, все предусмотрено.
– Конечно. Леон хотел, чтоб вам понравилось. – Флора скривила личико. – Что ни говори, а хозяин он гостеприимный, этого у него не отнимешь. И я рада, что он привез вас так рано, теперь мы сможем вместе позавтракать. Спускайтесь, как только будете готовы. – Уже дойдя до двери, она обернулась и таинственно понизила голос. – А потом поговорим. Составим план. – И исчезла, оставив Дженет приходить в себя.
У молодой женщины голова шла кругом, а сердце томили смутные опасения. Одно дело – пытаться устроить так, чтобы Флора сама решала свою судьбу, а другое – вступать с ней в какие-то заговоры, особенно если в них замешан еще и Жюль.
Придется вести себя поосмотрительнее и поосторожнее. Но пока – пока! – можно хоть ненадолго расслабиться. Она снова с удовольствием оглядела отведенную ей комнату. Взгляд ее остановился на пышной кровати. Интересно, она и вправду такая мягкая и удобная, как выглядит?
Существовал лишь один способ это проверить. Летящим прыжком Дженет оказалась на самой середине кровати, качаясь вверх и вниз на упругих пружинах, с честью выдержавших это испытание. Она привольно раскинулась на мягкой постели, мечтательно глядя на шелковый вышитый балдахин. Так вот оно что такое – плыть на облаке. Как же сладко, наверное, здесь спать. Так и тянет заснуть – прямо сейчас. Просто закрыть
Деликатное постукивание в дверь положило конец этому внеурочному отдыху, сигнализируя прибытие багажа. Как там, Флора сказала, зовут горничную? Николь? Да, точно.
– Заходите, – позвала Дженет и добавила, услышав, что дверь открывается; – Поставьте багаж возле гардероба, Николь, я займусь им позже.
– Как вам будет угодно, мадемуазель. – Этот низкий голос с искрами потаенного веселья принадлежал уж явно не женщине. Дженет резко села, поспешно поправляя задравшуюся юбку. Щеки горели. Леон де Астен невозмутимо промаршировал в указанное место и поставил там ее чемодан. – Простите, что напугал вас, – сказал он. – Я решил сам отнести вам вещи, чтобы проверить, хорошо ли вы устроились.
Дженет нервно сглотнула.
– О да… вполне… то есть просто замечательно. И что он о ней подумал? Так бесцеремонно валяться на бесценном покрывале с ручной вышивкой. Тем временем маркиз медленно подошел к кровати и остановился у изголовья, с улыбкой глядя на прелестную гостью.
– Вижу, кровать вам понравилась. – Это было утверждение, а не вопрос. Дженет промолчала. – В этой самой комнате всегда останавливалась моя мать, когда гостила здесь еще до замужества, а мой отец за ней ухаживал. – Он говорил негромко, задумчиво. – Считалось, что ее спальня на безопасном расстоянии от его комнаты, а кроме того ее мать жила за соседней дверью… Но я все же часто гадал, неужели длинными темными ночами любовь не находила себе пути сюда? Ведь подумайте, какое неимоверное искушение – находиться под одной крышей с той, к кому тебя безумно влечет. Вы так не думаете, Жанет?
– Н-не знаю…
В горле у нее пересохло, но все тело вдруг обмякло, словно начало плавиться под воздействием возбуждающих образов, что он рисовал. Дженет ощутила, как по ложбинке между грудями у нее стекает тонкая струйка пота. Соски невольно напряглись, разбухли, натягивая облегающую кофточку. Волна жара, зародившегося меж бедер, прокатилась по всему телу, грозя полностью поглотить ее, унести в океан безумия. Навстречу гибели.
Некая тайная и сокровенная древняя мудрость твердила ей: только протяни руку – и он твой. А ты – его. Она знала это так же твердо и безусловно, как то, что для того, чтобы жить, должна дышать воздухом.
Лишь протянуть руку, коснуться его – и на несколько сладких коротких мгновений они будут принадлежать друг другу, станут единым целым. Но только в самом низменном, физическом смысле. И все, не более того.
Она-то готова была предложить Леону не только тело свое, но и сердце, и душу – дары, ему напрочь не нужные, лишние. И сознание этого пронзило ее внезапной острой болью. Она одна знала, как близка была к тому, чтобы предать себя, предать свою гордость и свое самоуважение.
Откуда только Дженет обрела способность говорить спокойным, холодным, почти сдержанным голосом? Чужим, не своим.