Никон
Шрифт:
— Какие же мастера были! — качал головою Алексей Михайлович. — Мне бы таких. Ты, Богдан Матвеич, спрашивай немцев! Коли у них мастера всяческих чудес имеются, пусть к нам едут. Я возьму на службу и платить буду, как ни один государь им не заплатит.
— Спрашиваю, великий государь! — отвечал с поклоном Хитрово. — Я к немцам с подходом.
— Ты с ласкою к ним, с ласкою. Ласку все любят! — И царь поглядел в глаза Марии Ильиничны: — Нравится?
— Ах как нравится-то!
—
Слон прошел двенадцать метров, и завод кончился.
— Зипуны-то поглядим? — спросила царя Мария Ильинична.
— Отчего не поглядеть? Поглядим, а ты, Богдан Матвеич, бахарей моих позови. Пока мы с царицею зипуны ворошить будем, пусть бают.
Государь с государыней разбирали цареву одежду.
— Это перешить можно, — говорила Мария Ильинична, — а это тебе узко стало, отпустить тут нечего, шито по росту.
— Матюшкину подарю! — обрадовался Алексей Михайлович. — Он так старается угодить мне, а я его ничем не жалую.
Мария Ильинична подняла из кучи рубаху с простым шитьем по вороту, с красными вставками под мышками, с рукавами, обшитыми крученым шнурком. Подняла, поглядела и кинула в ту кучу, которая предполагалась для раздачи дворовым слугам. Алексей Михайлович вдруг привскочил с лавки, поднял рубаху, положил себе на колени.
— Любимая рубашка-то! — сказал он виновато. — В ней и не душно, и греет ласково. Я уж еще поношу.
— Поноси, — согласилась царица, тихонько засмеявшись.
И царь засмеялся и махнул, подзывая ближе появившихся двух старичков-бахарей.
— Расскажите уму полезное.
— А вот жил-был Иван, — тотчас начал белый-белый столетний старец. — Пережил он отца с матерью и пошел по белу свету. Шел день, шел два, на третий старичка встретил. У старичка борода белая как снег, до земли.
«Здравствуй, Иван! — говорит старик. — Куда путь держишь?»
«Иду, куда глаза глядят, — отвечает Иван. — Хочу ума набраться».
«А может, богатство ищешь?» — спрашивает старичок.
«Да нет, — говорит, — сколько денег человеку ни дай, все истратит. А ум, коли он есть, не убавится».
«Ну ладно, — говорит старик, — будет тебе ум».
И подает Ивану шапку:
«Примерь, по тебе ли?»
Иван примерил, и шапка пришлась ему впору. Глядь, а старика нет. Спасибо некому сказать. Опечалился Иван, но делать нечего, пошел путем-дорогой.
И пришел он в тридевятое царство. Только через ворота переступил, его и спрашивают:
«Чужеземец, а скажи-ка ты нам по совести, умный ты или дурень?»
Иван
«Ума я своего ни на ком не пробовал, потому не знаю, умен ли, а то, что не дурак, — вы и сами видите. Дураки в тридевятое царство не ходят».
«Ну, мы это еще поглядим», — сказали стражники и привели Ивана к царю.
Царь и говорит:
«Видишь, добрый человек, стар я, а государство не на кого оставить. Бог дочкой меня наградил. Вот и пытаю людей: коли кто отгадает мои загадки, тот царем будет, а кто возьмется отгадывать, да не отгадает — тому голову долой. И скажу тебе, Иван, многие головы потеряли!»
«Мужиком я был, — отвечает Иван, — а царем не был. Загадывай загадки».
«На чего на свете насмотреться нельзя?» — спрашивает царь.
«На солнце», — отвечает Иван.
Царь обомлел: впервой он правильный ответ услышал на свою загадку.
«Ладно! — говорит. — Слушай другую. Где середина земли?»
«А вот тут! — топнул Иван ногой. — Не веришь — отмерь».
«Диво дивное! — удивляется царь. — Вот тебе третья загадка: что на свете всего сильнее?»
«Эх, государь! — отвечает Иван. — Знаю, какого ответа ты ждешь. Ветер, мол, самый сильный. Только у меня иной ответ: сильнее всего любовь».
«Это почему же?» — удивился царь.
«А потому, что ради любви за живой и мертвой водой ходят, в кипяток окунаются, ищут то, не знаю что. И все находят и добывают».
«Правда твоя», — сказал царь, снял с себя золотую корону да и надел на Ивана.
Тут и сказке конец.
Алексей Михайлович взял из вороха одежды атласные штаны, преподнес старцу.
Другой бахарь тоже был стар, но на голове ни единого волоса седого, и зубы все у него были целы.
— Ты тоже расскажи, — сказал ему Алексей Михайлович.
— Послушайте, государь с государыней, про старика со старухою, — начал бахарь. — Захворали, сидят на печи и разговаривают.
«Сходить бы нам, старик, в лес, дров на зиму нарубить», — говорит старуха, а старик отвечает:
«А на кой! Мы к зиме-то, чай, помрем».
Пришла зима, в избе мороз по углам, печь ледяная.
«Ах, старый дурак! — ругается старуха. — Не заготовил летом дров, теперь по сугробам в лес тащиться».
И потащились. Деваться-то некуда.
— Короткая побасенка, но толковая, — похвалил и этого бахаря государь и пожаловал кафтаном, хоть и с дырками на локтях, но нарядным, богатым.
Алексей Михайлович сам примерил кафтан на старике.
— Рукава длинны. Оно и к лучшему. Дырявое место обрезать да вновь пришить.
Бахарь в ноги царю с царицей покланялся.