Никон
Шрифт:
— Девку вернул?
— Девку теперь не воротишь. Бабой стала.
Андрей вырвал у гонца ковшик.
— Напакостят и сами же кричат, что их ограбили.
— Драгун бы! — сказал гонец. — Да поскорее! Прибить ведь могут. Пожечь.
Драгуны, расположившиеся на отдых, слушали, поглядывая на полковника. Андрей поморщился.
— Василий Большой! Покудин! Собирайтесь!
Посмотрел на Любашу, лицо у жены стало озабоченным.
— Вернем бабу — успокоятся! — сказал Андрей
Принялся надевать кафтан, принесенный драгунами. Любаша и повздыхать не успела, а муж был в седле, при оружии, и рядом три богатыря-драгуна седлали своих коней.
— Ты, Любаша, баню вели истопить! — сказал Андрей. — Приеду вечером. Хлебов-то осталось на полдня. Завтра, Бог даст, закончим.
И поскакал вслед за гонцом унимать крестьян князя Мещерского.
Толпа крестьян заняла двор княжеской усадьбы. Мальчишки сидели на столбах забора и, видимо, караулили князя — не побежит ли через окно, не скакнет ли с чердака.
Рыжий, краснорожий мужик привез очередной воз соломы и не торопясь скидывал ее возле парадного крыльца.
— Не отдашь Дарью, сожгу тебя, князь! — крикнул мужик, стукнув вилами в окно. — И тебя, и всех твоих псов-прихлебателей.
— А Дарья-то?! — крикнули из дома.
— Выпрыгнет!
— А мы ее свяжем!
— Тогда все вместе сгорим. Как дом со всех сторон займется, так и я к вам приду. — Рыжий мужик оглянулся на своих. — Глядите за ними, еще воз привезу.
Положил вилы в телегу, взялся за вожжи и, разворачивая подводу, увидел въезжающих во двор Лазорева с драгунами.
— А ну-ка, все по домам! — гаркнул полковник, направляя коня через толпу под окна княжеского дома. Кнутовищем постучал по раме. — Князь Мещерский! Именем государя без мешканья верни девку жениху! Не то велю стрелять!
И во дворе стало тихо, и в доме примолкли.
— Ну! — крикнул, сердясь, полковник.
Боковое окошко с треском распахнулось, и, взвизгнув, вывалилась из него сдобная белая девица.
— Получили — рас-хо-ди-ись! — весело и грозно пропел Лазорев, наезжая конем на толпу. — Зачинщика мне!
Толпа отшатнулась к воротам.
— Чтоб всех вас не пороть — зачинщика! — улыбался с коня Лазорев.
Ему стало и впрямь весело — вот и бунту конец.
— Не трусь! — прикрикнул на толпу. — Князь-то ваш в Сибирь небось вас разбежится загнать, а я и заступлюсь. Одного выдайте. Умели бунтовать — умейте повиниться. Что?! Жидки на расправу?
— Чего разговорился-то? — крикнул Лазореву рыжий мужик. — У тебя бы невесту силой отняли, ты бы небось тоже не молчал.
— Ты еще со мной мериться
Мужик нагнулся, поднял камень — и все. Полковник Лазорев провалился во тьму, как в прорубь.
Савве приснился кузнечик. Стоит, как мужик, и косу точит, зеленый, с крылышками, и глазки черные на затылке, но ростом с мужика, и коса у него мужицкая.
Чжик, чжик! — звенит коса под бруском.
Открыл Саввушка глаза, и дух у него занялся. Прострадал он вчера с Енафой до третьих петухов и спать завалился в ясли — сил не было на сушила лезть.
Чжикала не коса в зеленых лапках кузнечика, то бились в деревянной бадье струи молока. Енафа доила корову, подоткнув за поясок подол платья. Вся девичья красота была перед глазами Саввы, и он таращился, не смея ни спрятаться, ни зажмуриться.
Корова переступила с ноги на ногу.
— Стой ты! — хлопнула ее по коленке Енафа и увидала над яслями всклокоченную голову Саввы.
— Ох! — сказала девушка и обмерла, не зная, куда ей деваться, а Савва встал в яслях как столб.
Постоял-постоял, перешагнул жердину, обошел корову, схватил Енафу, поднял, отнес в ясли…
Корова потянулась мордой к Енафе, лизнула мокрым шершавым языком в шею.
— Голубка моя! — Енафа одной рукой гладила корове морду, другой закрыла лицо и расплакалась.
— Ты что?! — выбираясь из яслей, перепугался Савва. — Ты что?
— Сты-ы-ы-дно, — всхлипывая, прошептала Енафа. — Уйди, бога ради!
Савва послушно побрел прочь, но в дверях катуха, взявшись руками за притолоку, подтянулся вдруг, повисел и, медленно опустив ноги на землю, повернулся к яслям.
— Нет уж, не пойду один. Вместе пошли.
— Куда?!
— К батюшке, матушке.
— Ой! — схватилась Енафа за голову. — Господи!
— Ничего, — сказал Савва, садясь перед Енафой на корточки. — Поколотят да и поженят.
— Саввушка! — Енафа ткнулась головой милому в плечо. — Стыдно-то уж очень.
— Стыдно, — согласился Савва и вздохнул. — Я сам скажу… Да ведь со всеми этакое приключается.
— Со всеми! — повеселела Енафа, поглаживая корову, и опомнилась: — Молоко-то!
С бадьей молока, рука в руке, грохнулись у порога на колени Енафа с Саввой.
— Чевой-то? Чевой-то?! — всплеснула руками Пелагея, мать Енафы.
— Товой-то! — Смех, как сок, брызнул из Настьки.
— Пошла под печку! — Малах, не глядя, треснул Настьку по тощей заднице и строго сказал жене: — Чего расчевойкалась, икону материнскую снимай, благословим детей наших.