Никто и звать никак
Шрифт:
Так что пока есть трава — грибы нужно использовать по минимуму. Что возможно — нужно сушить. Об этом я и говорила Дику, а он согласно кивал головой. Мы шли вдоль обрыва, когда он резко схватил меня за руку…
Я не понимала, куда он показывает, на что? Он тыкал рукой вниз, но там — только море и, такой же как наш, каменистый кусочек пляжа. Ни корабля, ничего другого! Да и тыкает он не в море, а в пляж! Наконец я увидела — рыбина! Огромная рыбина плескалась у самого берега. И уплыть, кажется, не могла — от моря ее отгораживали крупные камни. Но, тогда как она попала в это место?
Спуск нашли быстро, хотя он и был круче и опаснее, чем спуск
Потрошил Дик рыбину сам, меня слегка оттолкнул. Ну, может в его местности так принято — добычу разделывает охотник? Я не возражала. Возиться с рыбой я не любила еще и в том мире. Одно дело — готовить филе, другое — перепачкаться чешуей и кишками… Не больно-то и хотелось! Но я сообразила, что мне нужно делать. Я пошла вдоль берега искать подходящий камень. Мне нужен был плоский, как сковородка.
Вечером был пир. Вкус рыбы описать просто невозможно! У нее было темное, цветом почти как старая говядина, мясо, нежное и жирное. В котелке мы сварили голову и хвост, приправили крупой и травой. И два больших куска запекли у костра на камне. К ним, вместо лимона, я добавила листья кислой травки… Ощущение сытости и благостный взгляд на мир поселились в моей душе. Как мало, на самом-то деле, нужно для того, чтобы почувствовать себя счастливой…
Остальную часть филе Дик нарезал на тонкие пластины и мы развесили их сушиться. В тени, на сквозняке. На солнце любой жир начинает разлагаться, это испортит нашу добычу. А так она просохнет и будет подспорьем на пути.
Дни тянулись медленные и тягучие, как сахарная карамель. Я немного загорела и поправилась. Понимала, что скоро нам в путь, но было так жаль покидать насиженное и безопасное место!
Вечерами я пробовала задавать Дику вопросы, но это было сложно, я не всегда понимала, что нужно спросить. За все время я точно выяснила только одно — в город заходить нельзя! Мы постараемся украсть продуктов, но только ночью. И обойдем его по лесу. Наш путь лежит дальше.
Вечером Дик начертил на мокром песке пять параллельных линий. Потом ткнул пальцем в грудь мне, себе, и показал рукой в даль.
Счет на местном я знала до двадцати. Никто меня не учил специально, разумеется, но я запоминала, когда называли цифры. Команды типа «подай трех кур», «очисти десять яиц» и так далее научили. Но я не знала, как сказать некоторые цифры.
Так что я растопырила пятерню и спросила:
— Через столько дней мы идем?
Утвердительный кивок.
Возможно, мы бы и пошли через пять дней, но в той же ловушке, прямо на следующий день, Дик
Я бросила рыбину на землю, и, повернувшись лицом к скале, аккуратно начала спуск. Меня трясло от страха, я очень долго и внимательно топталась по каждому камню, проверяя, не вывалится ли он, но, когда спустилась, поняла, что можно было и не торопиться. Дик был мёртв. На лице и теле еще немного сочились порезы, но шея была вывернута так, что сомневаться не приходилось…
Глава 16
Я вцепилась зубами в свою руку и завыла… Но даже сейчас я помнила — кричать нельзя!
Я проклинала этот мир, этот выверт пространства, что закинул меня сюда… Я проклинала свою жизнь и вспоминала, как сказал Сергей:
— Она никто и звать никак…
Единственный человек, для которого я была кем-то, который был ко мне добр… Единственный друг… Проводник, учитель, брат…
Если бы я смогла заплакать, наверное мне бы стало легче, но этот вой не давал слез, скорее — ненависть… Ненависть к собственному страху, к неумению, к бессилию…
Я выживу, выживу, выживу…
Я всему научусь сама…
Я стану кем-то…
Это был тяжелый, переломный момент… До этого мне всё еще было на кого надеяться. А после смерти Дика осознание собственной крошечности и ничтожности в рамках этого мира легло на меня бетонной плитой. Вспоминая сейчас те дни, я всегда мысленно представляю кариатиду… Не тех красоток, что элегантно украшают фасады домов, а ту, что изваял Роден… Упавшая кариатида… Как ни чудовищна сама история, но для меня она, эта девочка — символ борьбы. Она выстояла, хотя и раздавлена плитой. Выстою и я…
Могилу я рыла руками, так далеко от воды, как позволил берег. Это было не так уж и тяжело, песок — материал поддатливый, но я жалела, что не могу похоронить Дика по-другому. Вынести тело отсюда у меня не хватит сил. Это было понятно даже без попыток. Я видела, что на дне ямы песок становится влажным, но это все, что я могла для него сделать. Тело было очень тяжелым, но я справилась… Немного подумав, я сняла с Дика огниво и тот самый кожаный пояс, что украла у солдата. На нем, в ножнах, висел хороший нож. Мне он будет нужен больше, чем ему…
— Прости, Дик… Не думаю, что ты стал бы возражать, но… Прости…
Песчаный бугор я обложила камнями. Так его размоет не сразу.
Наверх поднялась уже в сумерках. Рыбина терпеливо дожидалась меня. Больше всего на свете я хотела сейчас лечь и уснуть, но меня ждала работа. Нужно надергать ниток из рогожи. Тушку нужно разделать и высушить. Через три дня я выйду в путь.
В дорогу я отправилась только через пять дней. Рыба сохла медленно, а нести влажную я боялась. Вещи были все перестираны, я сшила себе новый, большой рюкзак и простегала к нему толстые лямки. Теперь все придется нести одной. Бросить здесь вещи я не могу. Нож Дика висел на поясе, для топорика я подшила крепкую петлю с другой стороны, чуть не сломала пальцы и иглу, прокалывая толстую кожу. Рюкзак был тяжелый, но это сейчас — моя жизнь. Дважды ночами я слышала, как выли какие-то звери. Может быть и волки. Я точно не буду ночевать в лесу. На берегу гораздо безопаснее.