Никто мне не верит
Шрифт:
Сломанные с нарочитой неловкостью; он хотел убедить их в том, что не мог попасть в квартиру с помощью ключа, после того как она поменяла замок.
Он все еще хранил ключ от прежнего замка, который она сама дала ему. Он лежал в тайнике за туалетным столиком в спальне вместе с игрушками для его проказ, штемпельным клеем, диктофонами, фотоаппаратурой, оборудованием для выполнения дубликатов с ключей и самими дубликатами. Но ключ Линн он хранил в специальной коробочке, покрытой лаком, где лежали те ключи, которые были добровольно и с любовью отданы ему в течение всех этих лет.
Сейчас
Он достал из кармана «тамз» и вытолкнул одну.
Линн не заразилась. Он узнал это от полиции, этот эксперимент принес ему не только информацию, но послужил еще одной цели: доказал, что он может быть полицией для самой полиции.
Это могло пригодиться.
Он допил кофе, вымыл чашку и включил музыку. Быструю и ритмичную, не отвечавшую вкусам миссис Минот, но она уже час назад легла спать. Он был настолько хорошо знаком с ее вечерним распорядком, что узнавал по звукам и запахам что она делает. Ему больше не требовалось пробираться в ее квартиру и прислушиваться к ее храпу.
Он прошел пританцовывая к окну и облокотился на подоконник, чтобы посмотреть на машины, движущиеся по бульвару Моррисей в рождественскую ночь.
Он продолжал держать свои чувства в напряжении, потому что они давали ему пищу для размышлений, но радость от игры с ними пропала у него уже очень давно.
Он все еще любил вносить изменения в человеческую личность. Все еще ощущал потребность в сувенирах — проколотые уши или нос, татуировка, которые он или она должны были видеть каждый день всю оставшуюся жизнь и помнить о том, кто так изменил их.
Но сами эти изменения были уже совсем не те, которыми он занимался в Агуанге. Его старые трюки с корнями и семенами были детской шалостью в сравнении с тем, что он делал сейчас. Бросил и убежал — такой была его старая техника; только прячась и таясь, он мог наблюдать за тем, что происходило дальше.
Какое удовлетворение он получал, думая о том, что перешел на совершенно другой уровень, где его личность, а не ее анонимные действия, превращалась в инструмент моделирования этих изменений.
Туда, где его прямое участие не являлось лишь дополнением к процессу.
Оно составляло сутьпроцесса.
Машин на улице было мало. На бульваре Моррисей было относительно спокойно. К югу, на расстоянии двух кварталов от его дома, где жилая часть улицы переходила в торговую, был открыт магазин, работавший с семи до одиннадцати, и больше ничего интересного из окна Грега видно не было. Даже окна типографии, которая работала без выходных, были темными.
Однажды в Цинциннати у него была девушка, работавшая в типографии наборщицей. Очень тонкая с темно-русыми волосами, стянутыми в тугой узел на затылке. Когда он, наконец, уговорил ее раздеться, на что потребовалось, если ему не изменяет память, пять непривычно долгих дней, она оказалась ужасно костлявой.
Сувениром для нее стали проколотые для сережек уши.
Она переезжала с одной квартиры на другую по меньшей мере дважды, прежде чем он оставил ее в покое.
Его не привлекали худые женщины; они были
Она так и не увидела камеру, которую он спрятал в лампе. Зато увидела целое собрание обалдевших от удивления школьников, когда он подменил пленку о миграции птиц на ту, которую сделал сам.
Танцевальная музыка закончилась, и зазвучала медленная песня. Теперь он сидел, сонно позевывая; пришло самое время ложиться спать.
Майк Делано сидел, наклонившись над своим столом, и рассматривал пустую чашку.
У него было выше головы бумажной работы, и он пытался понемногу разобраться с ней.
Жвачка для ума; ты имеешь возможность думать, пока разгребаешь это дерьмо — а разгрести его нужно было к завтрашнему дню, последнему дню 1992 года.
Единственная проблема заключалось в том, что от него требовалось написать в этих бумагах что-нибудь осмысленное.
Он дошел до рапорта о том, как они извлекали енота из квартиры Линн. Естественно, анализы подтвердили, что он был бешеный. Лаборатория была в этом заранее уверена. Он думал позвонить и сообщить об этом Линн, но после сражения в рождественскую ночь, два их последних разговора носили чисто официальный характер, и они были короткими и формальными.
Две недели назад он видел, как его сестра Клэр кричала на своего сына, который выскочил на дорогу перед идущей машиной. Клэр можно было понять, хотя она выбрала совсем не ту мишень, чтобы излить свои эмоции: «Теперь, когда я знаю, что он не умер, я хочу убить его».
Именно это он и делал сейчас в отношении Линн.
Зазвонил телефон на его столе.
— Делано.
— С Новым годом, — сказала женщина.
— Кто это? — пробурчал он.
— Детектив Абигайль Стерн. Департамент полиции Лос-Анджелеса. Вы, вероятно, хотите продиктовать мне номер вашего факса.
Он выпрямился на стуле.
— Зачем?
— Чтобы получить выполненный с помощью фоторобота портрет Джерарда Джона Сэллинджера. Мужчина, черный/коричневый, шесть-один, один девяносто, дата рождения 11/8/53. Плюс жалоба от 7/2/88, поданная некой Барбарой Элис Хайсмит. Преследование, последовавшее за любовной связью, возможное незаконное проникновение в квартиру, та-та-та, состав преступления не доказан. Постоянные телефонные звонки, та-та-та, и так далее, и тому подобное, а теперь мы переходим к последнемуабзацу, из которого мы узнаем, что Барбара Элис получила от этого джентельмена против своего желания несколько комплектов нижнего белья порнографического типа ипо его просьбе сделала себе татуировку на бедре.