Никто мне не верит

Катс Молли

Элизабет села на скамью, которую освободила Бернадин.

— Я не люблю влезать в медицинские проблемы моих клиентов. Но может вам лучше посоветоваться с вашим врачом по поводу этих головных болей?

— Они у меня всю жизнь. Все начинается с проблем с зубами или от напряжения. А сейчас уровень моего напряжения начал подниматься до стратосферы.

— Из-за той важной предстоящей записи?

— В частности…

— Я пытаюсь представить себе, на что это похоже, — сказала Элизабет. — Я понимаю, что такое быть всегда на виду

и отвечать за других. Мне приходится делать это на работе. Но перед лицом сотен тысяч людей? Я бы не смогла.

Линн вытерла лицо полотенцем. Оно было испачкано остатками грима, нанесенными ею для эфира.

— Дело не в этом, — сказала Линн. — Я хотела этого. Это — привилегия. Я никогда не буду настолько самонадеянной, чтобы сожалеть об этом.

Линн старалась не перекладывать на других свои проблемы с Грегом. Независимо от того, что они говорили, никто не хотел об этом слушать. Эта история сводила с ума, она позорила ее, и они боялись, что она запятнает и их.

Сколько раз на своем шоу она слушала, как ее гости сожалели о тех людях, которые сторонятся столь необходимой им поддержки, а теперь должна была подавлять в себе собственное импульсивное желание отступить.

Но иногда ей казалось, что, если она не выпустит свои чувства наружу, они разорвут ее.

— Я рассказывала вам, — сказала Линн, — о том человеке, который не оставляет меня в покое…

— Это все еще продолжается?

— Это стало даже хуже. Он забрался в мою квартиру и подсадил туда бешеного енота.

— О Боже, Линн!

Рассказывая, Линн искала на лице у Элизабет выражение настороженности, желания держаться подальше от этой грустной истории, но видела только симпатию, смешанную с ужасом.

Элизабет сжала руки Линн.

— Никому нельзя жить с такой тяжестью на душе. Ничего удивительного, что вы так страдаете от боли. Я очень сочувствую вам.

Словно получив силу от ее крепкого пожатия, Линн подавила нахлынувшие чувства.

— Спасибо.

* * *

В сауне Бернадин заправила под шапочку выбившуюся прядь волос и вытянула ноги на дощатой ступеньке.

Вошла Анджела Марчетт. Они поздоровались.

Бернадин гадала, насколько Анджела осведомлена о положении Линн. У Линн с братом были очень близкие отношения, но Бернадин заметила некоторую отчужденность между Линн и Анджелой.

Однако, та беспокоилась о Линн, а поделиться своим беспокойством с Деннисом не могла; разговоры о проблемах Линн приводили его в состояние, очень смахивавшее на сумасшествие.

Прежде чем Бернадин нашла способ заговорить на эту тему, Анджела сказала:

— Как хорошо вы знаете эту Элизабет?

Бернадин с удивлением обернулась:

— Она тренирует меня. У нее это хорошо получается.

— Я имею в виду лично. Она замужем?

— Нет.

— Она ездит тренировать Линн на работу. Вы знаете об этом?

— Да, — сказала Бернадин. — Она и меня там тренирует.

Анджела

покачала головой.

Бернадин ждала продолжения, но Анджела молчала. Наконец, она спросила:

— А в чем собственно дело?

— Ну, — сказала Анджела, — я думала вам будет небезынтересно узнать, что она, похоже, интересуется чужими мужьями.

* * *

Когда Линн вернулась в здание Третьего канала, те, кто работали днем, уже ушли. Приемная перед ее офисом была погружена в полумрак. Но, когда она вышла из лифта, ей было достаточно одного мгновения, чтобы понять, что там на стуле сидит Майк Делано.

Когда она приблизилась, он встал:

— Мне сказали, что вы в гимнастическом зале и что вернетесь. Я решил подождать.

— А в чем дело? — холодно спросила Линн.

Он кивнул на папку.

— Хочу кое-что показать вам. Давайте пройдем в офис.

Она впустила его и включила свет. Изнеможение, последовавшее за расслаблением, неожиданно пропало; внутри нее снова пульсировала головная боль. Ей было трудно смотреть на него. Она хорошо помнила тот момент осознания чего-то, еще не совсем понятного, в рождественскую ночь после того, как он осматривал ее руки; она все еще злилась на него за то, что он, как ей казалось, пытался воздействовать на нее в то время, когда она была так уязвима.

Она предполагала, что эти чувства повлияли одно на другое, но не собиралась их анализировать, а тем более не хотела исследовать нахлынувший на нее потом дурман возникших к нему чувств.

Наблюдая за ней, Майк ждал, когда она перестанет ходить по офису и обратит на него внимание. Когда она это сделала, он открыл папку и протянул ей портрет.

— О! — вскрикнула она, схватив рисунок. Она с изумлением посмотрела на него, затем рефлекторно отодвинула с отвращением подальше от себя.

Майк прищурился. В яблочко.

— Чтобы вы не слишком радовались, — сказал он, — это не такое значительное достижение, как может показаться.

— Почему? Теперь у нас есть вся та информация, которой мы не имели раньше. Его адрес…

— Это пустой номер. После него там было уже двое других жильцов. И, как я вам уже говорил, мы не можем ездить по всей стране, арестовывая людей и доставляя их на противоположный конец континента в случаях, подобных этому.

— Но если вы узнаете его настоящий адрес и начнете следить за ним, это поможет вам схватить его, когда он будет здесь.Вы сможете поймать его за конкретными действиями, и, возможно, обвинить его в чем-нибудь худшем, чем преследование. И если он увидит, что вы занялись им, он может испугаться. Ведь верно? А что эта Барбара Элис Хайсмит? Вы звонили ей? А я могу ей позвонить?

— Я ее еще не нашел.

Линн подошла к окну. Она держала портрет в руках. Майк наблюдал, как она смотрела на освещенные здания, спешащих пешеходов.