Никто

Лиханов Альберт Анатольевич

Надо заметить, антиподы эти были главным смыслом и основной движущей силой ПТУ, вокруг которых вращались, греясь в лучах их профессиональной отрешенности, и безликий директор Степан Ильич, и учителя общеобразовательных дисциплин, набранные с бору по сосенке, вроде учителя как учителя, но совершенно невыразительные, во всяком случае, абсолютно терявшие остатки личной выразительности, если они и были, рядом с Василием Васильевичем и Иваном Ивановичем.

Ученические души – и среди них душа Топорика – метались между тихим практиком и громким теоретиком, признавая правоту и того и другого, норовя соединить несоединимые берега. Конечно, теория и чертежи, обозначающие все

узлы машины в разрезе, – важная штука, но когда берешь в руки ключ и он срывается, одаряя руки царапинами, вымазывая их машинной чернотой, это уже совсем другое, чувствительное знание, непохожее на бумажные представления.

Сами того не ведая, Дубина Серега и оба Петьки толкали Кольчу к усердию: он подолгу разглядывал разрезы деталей, допоздна торчал в учебных мастерских, вникая в подробности, влезая в мелочи, слушал, не стесняясь, дебаты двух автомобильных маэстро касательно установки опережения зажигания, электроники на зарубежных марках и тому подобных подробностей, что, наверное, сравнимо с фигурами высшего пилотажа у летчиков.

Поначалу он мало чего понимал в этих, обступавших со всех сторон, технических подробностях, осваивал элементарное – как сжимается и взрывается горючее в камере, как работает движок, как действует сцепление и начинает вращаться карданный вал, через мосты передающий движение на колеса. Постепенно картина вырисовывалась, а слова мастеров, их скороговорка, обретали смысл.

Иван Иванович и Вась-Вась, как нередко опять-таки случается в учебных заведениях, присмотрясь к пареньку, который не торопился с занятий, одобрили такой интерес, а потом, видать, поинтересовавшись подробнее его биографией, совсем расположились к нему, с похожим добродушием, что, ясное дело, вовсе не исключало их технических разногласий.

Подозвав к себе Топорика, как бы случайно обратясь к первому попавшемуся на глаза ученику, Иваныч просил его подержать тут и приподнять это, а Васильич при том убеждал Иваныча, что можно бы обойтись и по-другому, а как обойтись – рассказывал на словах.

– Можно и так! – поглядывал Иваныч на Топорика и подмигивал ему. – А можно и этак!

Иваныч просил у Кольчи ключ на двенадцать, на десять, потом учил, что показывает масло на щупе легкового автомобиля, демонстрировал элементарные примеры дозарядки аккумуляторов у грузовиков, обучал составлять электролитную смесь, заставлял сливать масло из картера и всякое такое, без чего умения обходиться с машиной не бывает.

Когда Иваныч и Васильич выпивали после трудового дня, Кольчу они не отсылали, а приглашали подсесть и закусить, чем Бог послал. Выпить не предлагали, такое не полагалось, а вот закусить – пожалуйста, и Топорик не отказывался, мыл руки, присаживался на старую запаску, принимал кусок булки с колбасой, не по причине голода, а ценя приглашение настоящих асов.

Постепенно он многого нахватался и стал чемпионом группы по скорости замены колеса.

Вечные спорщики, Васильич и Иваныч предложили это соревнование загодя, предоставили возможность и время потренироваться, но городские, попробовав разок-другой, бежали домой, так что шанс наловчиться оставался за общежитскими: им можно было упражняться хоть до ночи, раз Иваныч разрешил.

Ну а потом объявили день и час. Иваныч и Васильич обзавелись секундомерами, на площадку выставили два «Жигуля», и Кольча моментом сменил колесо, ловко поддомкратив машину. По времени – первый результат. Второй, к Кольчиной беде, оказался у дубового Сереги, и он же стал победителем в марафоне, это когда надо сменить у машины, одно за другим, все четыре колеса, заменяя снимаемое уже снятым перед тем. да еще

по всем правилам – крест-накрест: переднее левое поставить вместо заднего правого, а заднее левое на правое переднее, оперируя, ясное дело, запаской. Здесь требовались сила и выносливость, и тут Кольча сдал, а Серега орал и кричал, как полоумный, разевал свой красный слюнявый рот. Хотя Топорик радовался своему достижению и находил объяснение Серегиной победе, настроение у него скисло, особенно после того, как в общаге этот дурак напился на радостях и, показав кулак со своей койки, проговорил:

– Ты слабак, парень, против меня, и не рыпайся? Безродный слабак!

Он захохотал, а Кольча вышел в коридор и долго курил, стоя под форточкой, пока не замерз и окончательно не приказал себе действительно не рыпаться.

Однажды Иван Иванович, явно смущаясь, сказал Василию Васильевичу:

– У тебя описание «Мерседеса» есть?

– Смотря какого?

– Двести шестидесятая модель.

– Не самый мудрый вариант, – ответил начальник теории, – без бортовых компьютеров. Конечно, есть.

– Дай-ка мне полистать на пару вечеров, а то меня тут одни знакомые просят поглядеть.

Кольча, слышавший этот диалог, особого значения ему не придал, потому что заводили в их учебку и иностранные модели, правда, все больше восточные: «Тойоты» и «Ниссаны», о «Мерседесе» говорилось впервые, а через пару дней действительно, когда он пришел в мастерскую, Иван Иванович, наполовину погрузившись под капот, работал в окружении плечистых парней в кожаных куртках,

Рядом сверкал своей лысиной Васильич, похожий набольшую электролампу, она все время поворачивалась, и за ней, внимая, что она изрекает, следили гости. Васильич помогал Иванычу, под аккомпанемент своих комментариев, откручивать болты, открывать разные крышки, смотреть, продувать и протирать.

Топорик тихо подошел к Иванычу, поймал его напряженный взор, кивнул и начал выполнять, по обычаю, негромкие распоряжения.

Широкоплечих парней он сразу не разглядел, а разглядев, тотчас узнал. Белобрысый, бросив на него взгляд, воскликнул:

– Да это никак Николай Топоров! Ты чо здесь? А-а! Ты же говорил!

Он протянул Кольче руку, и тот пожал ее, улыбаясь.

– Какие у тебя знакомства! – усмехнулся Иваныч, и Топорик пожал плечами, не зная, что ответить.

Подошли из столовки другие пацаны, обступили «мерина», поглаживали его по округлым бокам, словно коня, попинывали слегка по резине, чтобы убедиться, какая она замечательно мягкая хотя бы по сравнению с нашенскими «Жигулями».

Громче всех выступал громогласный Серега.

– Да что говорить, – вещал он, – в автомобильном деле они обставили нас не на десять лет, не на пятьдесят, а навсегда.

– А в чем они нас не обставили, пацан? – развернулся к нему Белобрысый. – Можешь ответить? Может, по космическим ракетам? Или по презервативам?

Все подобострастно рассмеялись, а охотнее всех дуботолк Серега.

– Они нас обошли, сволочи, во всем и навсегда! – сказал Белобрысый. – И обойдут еще круче, если мы сопли распускать станем!

Иваныч закончил копание в моторе, отворил дверцу, уселся за руль, повернул ключ зажигания. Двигатель вспыхнул негромко, как примус, заработал, и Белобрысый захохотал:

– Иван Иваныч! Левша ты наш великорусский! Опять немецкую блоху подковал!

На другой день Кольча пошел в училищную библиотеку и попросил книгу про Левшу. Только поздней ночью кончил читать рассказ Лескова.

Чтобы не мешать своим сокоечникам, дочитывать пришлось в коридоре, под жидким светом маломощной лампочки, прислонясь к холодной серой стене.