Ниндзя
Шрифт:
Какая-то гибельная сила заставила Жюстину глубоко дышать, и ее “я” свернулось и спряталось куда-то внутрь, дрожа и рыдая. Но ее руки двигались спокойно и уверенно, когда она клала их, одну поверх другой, на кожаную рукоять катана. Жюстина чувствовала его тяжесть и совершенную красоту.
Ее босые ноги медленно стали друг перед другом под точным углом; она приблизилась к мускулистой спине. Затем вышла из тени и ненадолго остановилась, чтобы глаза привыкли к свету.
Теперь она была так близко, что выдыхаемый ею воздух должен был касаться его
Острие катананачинало дрожать от нарастающей силы. Сейчас нельзя было воспользоваться киаи— криком, который высвобождает столько энергии. “Откуда я все это знаю?” — удивилась Жюстина. Теперь надо, чтобы сила поднялась вверх, из нижней части живота — еще, еще, ее мышцы слишком слабые.
И в это мгновение, когда катананачинал опускаться, ее “я” наконец вернулось.
Нет! — закричала она неслышным криком. — Нет! Нет! Нет!
Но клинок рассекал воздух, и Жюстина поняла в отчаянии, что уже слишком поздно.
В полете его дух приобрел вдруг черты старика.
Но Николас не чувствовал груза прошедших дет. Годы повисали на его обнаженной бестелесной руке как шелковые шарфы, каждый своего цвета, в соответствии с его воспоминаниями.
В небе нарождающегося дня Николас танцевал танец жизни, как ребенок, наивный и восторженный, несмотря на то, что он многое повидал и пережил бесчисленные дни и ночи. Из облаков он извлек спелые колосья и размахивал ими над годовой, как праздничными вымпелами.
Под ним простирался азиатский материк, словно огромный тигр, который пробуждался ото сна, зевая и потягиваясь. Но это была Азия другой эпохи — до вторжения промышленности, до революции в Китае, до опустошения Вьетнама и Камбоджи. Воздух вокруг него был напитан ароматом благовоний.
Николас почувствовал присутствие Жюстины и катанаодновременно. Если бы он не расслабился, если бы его дух не был так далеко, он давно бы уже знал об этом благодаря харагэй. Лишь в последнюю минуту Николас услышал над собой удар черного грома.
Времени на размышления не было. Мельчайшая доля секунды могла стоить ему жизни. Николас знал много способов победить в поединке без меча и воспользовался тем, которым лучше всего владел: он скрестил кисти рук и ударил Жюстину по предплечьям, отбросив меч вверх и в сторону.
Когда он вскочил на ноги, Жюстина уже готовилась нанести новый удар — горизонтальный, слева направо; и тогда Николас понял, что происходит.
С оглушительным криком он выставил вперед левую ногу и принял низкую стойку. Он подпрыгнул на месте, заставив Жюстину вздрогнуть, и бросился вперед. Уже в прыжке Николас понял, что своим ударом он раздробит ей запястья; вместо этого он схватил ее за руки и сжимал их до тех пор, пока она, наконец, не закричала и не выпустила катана.
Жюстина ударила его коленом в живот,
Николас под градом ударов дотянулся до ее шеи, и тогда раздался крик. Он рвался из ее широко открытого рта, он рождался в ее голосовых связках — но сама Жюстина никогда не смогла бы так кричать. Ее чужие черные глаза закатились вверх так, что видны были только белки. Потом ее веки сомкнулись, и девушка обмякла, теряя сознание. Ее волосы упади на сверкающую сталь катана.
Второй удар мечом, слева направо. Жюстина была правша, и она рубила бы справа налево. Значит, ее руку направлял кто-то Другой. В любом случае, она не могла так хорошо владеть мечом.
Николас много лет назад овладел сайминдзюцу, искусством гипноза, которым пользуются ниндзя. Он работал с Жюстиной больше четырех часов — снять чары гораздо труднее, чем их навести, — и ему пришлось вспомнить все то, чему его когда-то научили.
Пот катился с них обоих и струйками тек по деревянному полу. Наконец, тело Жюстины содрогнулось у Николаса в руках, и изо рта ее вырвался нечеловеческий крик.
Она погрузилась в глубокий сон. Но Николас не оставлял ее еще долгие часы, укачивая на коленях; он отходил от нее только для того, чтобы смочить полотенце в холодной воде и снова положить ей на лоб.
Николас не сводил глаз с лица Жюстины. Один раз его раздумья были прерваны жужжанием пузырьков воздуха в аквариуме, и он посмотрел на рыбок, снующих между зелеными водорослями и цветными камешками. Рыбки ответили ему бесстрастными взглядами через стекло, из совсем другого мира.
Жюстина почти все время спала, как это бывает после тяжелой болезни, и лишь на третий день полностью пришла в себя. Николас кормил ее и умывал, а потом долгими часами сидел на веранде и смотрел на море, не замечая купальщиков и загорающих. Он не подходил к воде, боясь оставлять ее одну.
И в то утро, когда Жюстина открыла глаза, чистые, с прежними искорками, Николас обнял ее и поцеловал. Только после того, как они позавтракали и она взяла утреннюю газету, он рассказал о том, что произошло. Он рассказал ей все, потому что она должна была это знать, должна была понять, что у нее хватило сил с этим справиться. Николас один никогда не смог бы выстоять — Жюстина с самого начала боролась с магическими чарами Кобудэра.
— Значит, я теперь сильная. — Жюстина засмеялась. — Такая же, как ты.
— В каком то смысле, — сказал он серьезно, — да. Она вздрогнула.
— К такой силе нужно привыкнуть. Жюстина читала газету, пока он мыл посуду, и тихое звяканье тарелок успокаивало ее и согревало.
— Попозже, — предложила она, — давай пойдем на пляж.
— Конечно. Лето почти прошло. Надо использовать последние теплые деньки. А потом, — Николас вытер руки полотенцем, — я хочу познакомить тебя с моими друзьями в городе...
— Ник...
Он подошел к ней и нежно поцеловал.
— Что стряслось?