Нищета. Часть вторая
Шрифт:
У нее была компаньонка, пожилая женщина, уже наполовину седая. Лицо ее всегда было угрюмо, глаза горели мрачным огнем, словно ей не давала покоя какая-то тайная мысль. Иногда эта женщина (ее звали Катрин) обменивалась со Златокудрой многозначительными взглядами.
— Эта старуха — демон, стерегущий душу прекрасной грешницы! — заявил один франт из католических кругов. Другой щеголь утверждал, что это старая колдунья, находящаяся в услужении у красавицы.
Матери и жены проклинали красотку с каменным сердцем. Она заставляла тратить на себя безумные деньги и умело разжигала страсти своих поклонников, то доводя их до белого каления притворной пылкостью, то с холодным
«Эта женщина приносит несчастье!» — говорили о ней. Но тем неотразимее становились ее чары. Так огонь притягивает мотыльков… И чем вероломнее бывала Златокудрая, тем большей страстью пылали ее поклонники.
Раза два в неделю у нее бывали приемы, и она вдоволь могла любоваться, как другие кокотки выманивают подарки у молодых и старых вертопрахов. Иногда Златокудрая устраивала ужины, на которые приглашались только мужчины.
Как-то раз виконт де ла Фай, один из завзятых прожигателей жизни, увивавшихся за Златокудрой, привел к ней своего друга, который лишь недавно оправился после тяжелой болезни. Это был лысый мужчина с потухшим взглядом и развинченной походкой; он казался шестидесятилетним стариком, хотя был гораздо моложе. Граф де Мериа — это был он — лишь недавно вышел из психиатрической лечебницы; жил он на деньги, которые бросала ему, как подачку, жена, не желавшая его видеть.
Ни один мускул не дрогнул на лице Златокудрой, когда она услышала имя графа. Она спокойно взглянула на гостя, но ее лицо слегка порозовело; румянец впервые появился на ее всегда бледных щеках. Недаром про Златокудрую говорили, будто она побывала на том свете; хоть в этот вымысел и трудно было поверить, но он придавал ей еще большее очарование.
Усевшись за стол, все фаты и хлыщи из кожи вон лезли, стараясь блеснуть остроумием, и глупость их становилась еще заметнее. Де Мериа часто запинался в поисках нужного слова; после душевной болезни ему стоило больших усилий связно излагать свои мысли. Все же, увидев Златокудрую, этот живой труп несколько расшевелился: она смутно напомнила ему кого-то.
— Я знавал девушку, у которой волосы были такого же чудесного цвета, — заметил он. И, как это свойственно маньякам, несколько раз повторил, растягивая слова: «Чу-уде-сного цвета! Чу-уде-сного цвета!»
— Вот как? — равнодушно отозвалась Златокудрая.
— А я вижу такой цвет волос впервые, — сказал Феликс. — Впрочем, нет. Мне вспоминается фреска в одном приюте, сейчас уже закрытом…
— Вы говорили о доме призрения неимущих девушек? — вмешался кто-то. — Да, я тоже видел эту фреску. На ней изображена девушка с распущенными волосами; она убегает от святых с довольно-таки подозрительными физиономиями. Один из них немного похож на господина де Мериа.
— Какой шутник этот Нориак! — засмеялись собеседники, между тем как Гектор испустил глухой стон.
— Что с вами, старина? — спросил виконт де ла Фай. — Я больше не возьму вас с собой, вы на всех наводите уныние.
Де Мериа умолк, словно ребенок, получивший выговор.
Златокудрая смотрела на него с вниманием, которое гости приписали минутному капризу. «Ах, эти женщины!» — цедили они сквозь зубы тем небрежным тоном, каким обычно говорили про особ прекрасного пола.
— Да вы совсем не пьете, господа! — заметила Златокудрая. Ее бокал оставался все время нетронутым; она подняла его и провозгласила тост. — За здоровье присутствующих!
— И красавиц! — галантно
Все чокнулись.
— По-моему, господа, в наше время разучились пить! — сказала Златокудрая. — Не то, что во времена Генриха Четвертого [73] :
Тот втройне был знаменит: Средь бреттеров, волокит И любителей хмельного…Хлыщи, писавшие в реакционных газетках, и охотники порисоваться почувствовали себя задетыми шуткой и отнеслись к ней как к вызову.
73
Генрих Четвертый — французский король (правил с 1589 по 1610 г.), в юности большой кутила, волокита и дуэлянт.
— За здоровье Златокудрой! — воскликнул один из них, вылив всю бутылку в огромный бокал и высоко поднимая его. Глядя на его сумасбродную выходку, и другие потянулись за такими же бокалами, собираясь подвергнуть пытке свои желудки, не вмещавшие столько вина. Некоторым удалось выпить весь бокал залпом; те, кто не сумел это сделать, вливали себе вино в горло, как в воронку, вызывая смех победителей. Многие свалились на пол, пьяные вдребезги, другие оказались немного крепче, но и они ели держались на ногах. Лишь двое или трое выдерживали испытание, однако они не решались выйти из-за стола, опасаясь головокружения. В их числе был и молодой помощник прокурора. Златокудрая спокойно смотрела на оргию.
Де Мериа осушил свой бокал одним из первых. Быстро поддавшись воздействию винных паров, он что-то бессвязно забормотал.
— Позовите Катрин! — велела Златокудрая лакею.
Через несколько минут компаньонка пришла. Указав ей на графа, у которого начался обычный для алкоголиков бред, Златокудрая шепнула:
— Слушайте!
Хотя порок и болезнь наложили на пьяницу неизгладимый отпечаток, старуха узнала его. Она скрестила руки на груди.
— Пьер, — приказала куртизанка лакею, собиравшемуся выйти, — позовите сюда всех слуг и приходите сами; вам придется быть свидетелями.
У де Мериа вырывались отрывистые фразы:
— Санблер, дружище, возьми-ка скрипку! Слушая твою музыку, можно подумать, что находишься в раю! А вот и виконт д’Эспайяк! Ты принял новое обличье, любезный Николя?
Златокудрая потрясла за плечо помощника прокурора, который дремал, облокотившись на стол.
— Господин Феликс! Проснитесь и послушайте, о чем рассказывает граф де Мериа!
Феликс, отрезвев от повелительного тона куртизанки, крепко потер лоб, чтобы прийти в себя. Ему показалось, что он бредит: слова графа имели прямое отношение к обыску, сделанному в приюте Нотр-Дам де ла Бонгард. Услышанное так взволновало помощника прокурора, что он растолкал нескольких гостей.
— Слушайте! — тормошил он их.
— Не бойся, Роза! — продолжал граф де Мериа. — И не кричи так! Я тебя поведу в красивый дом, ты получишь все, что захочешь!
Феликс вынул записную книжку и стал заносить в нее слова графа. Остальные гости слушали, еще не совсем очнувшись. Катрин, белее мела, прислонилась к стене и впилась в говорившего широко раскрытыми глазами. Лакеи, не понимая, почему придается такое значение пьяному бреду, с недоумением смотрели на мертвенно-бледные лица Златокудрой и ее компаньонки. Один из них подумал: «Видать, правду толкуют, будто наша хозяйка — выходец с того света. Уж не этот ли господин и убил ее когда-то?»