Нищета. Часть вторая
Шрифт:
— Убийца сейчас, наверное, не в своей тарелке! — говорили некоторые.
«Черта с два! — думал Лезорн. — Убийца совершенно спокоен. Мне повезло, что вместо меня освободили Бродара. Правда, бедняга ошибается, если полагает, что я его облагодетельствовал… И все-таки покамест у него есть то, чего мне тут не хватает, — свобода. А если за ним начнут следить, он ничем себя не выдаст, так как понятия не имеет об этом деле. Он выпутается».
И Лезорн наслаждался безопасностью, позволяя себе иногда осушить лишний шкалик.
Тем временем поезд увозил помилованных из Тулона в Париж. Жандармы сопровождали их до вокзала, жандармы
— Эй, Лезорн! — обратился к нему Жан-Этьен. — Не воображаешь ли ты, что все еще дрыхнешь на общих нарах? Довольно храпеть! Вот уже парижские рыжие встречают нас… Вставай, Лезорн!
Бродар протер глаза и ответил с марсельским акцентом:
— Я готов, старина!
II. Бывшие каторжники
Прежде всего они отправились в префектуру выполнить необходимые формальности и отметить паспорта. Впрочем, с такими паспортами им удалось бы найти лишь одну работу — ту, что вернула бы их прямехонько туда, откуда они прибыли, и притом самым коротким путем.
Инспектор, к которому они должны были явиться, отсутствовал: его заменял уже знакомый нам г-н N., начальник отдела полиции нравов. Он отнюдь не был в восторге от того, что у него прибавилось работы, и взялся за нее весьма неохотно.
Когда ввели вновь прибывших, г-н N. как раз собирался чуточку передохнуть: он развалился в кресле, вытянул ноги и откинул голову, словно ему предстояло наслаждаться полнейшим far niente [1] по меньшей мере лет десять. При виде посетителей, нарушивших его покой, он недовольно пожал плечами. А те стояли в ожидании, когда с ними заговорят.
Господин N., протирая стекла очков, внимательно изучал трех каторжников, выпущенных на волю. Наконец, водрузив очки на нос, он обратился к ним.
1
Праздность, безделье (ит.).
— Номер двадцать шесть тысяч шестьсот восемьдесят второй, чем вы думаете заняться?
— Не знаю, сударь, — ответил Жан-Этьен.
— Какие у вас намерения?
— Меня ничему не учили; отец, вероятно, от меня откажется, так что, право, не знаю, куда и деваться.
— Почему же отец откажется от вас?
— Я… я в свое время грубо обошелся с матерью.
— Да, ведь вы были осуждены за покушение на ее убийство.
Жан-Этьен утвердительно кивнул головой.
— Придете еще раз, мы подумаем. Номер тридцать тысяч пятьсот одиннадцатый, у вас есть средства к существованию?
При словах «средства к существованию» Гренюш улыбнулся.
— Я всю жизнь был бродягой, а теперь в моем паспорте сделана пометка «бывший каторжник». Навряд ли это поможет мне найти работу.
— Вам известно, по какой причине вы помилованы?
— Мне сказали, что за меня просил офицер, которого я вытащил из воды.
— Приходите завтра после обеда вместе вот с этим. — Чиновник указал пальцем на Жан-Этьена. — Незачем
Настал черед Бродара.
— Номер тринадцать тысяч шестьсот тринадцатый, чем вы занимались раньше?
Жак чуть было не сказал: «Работал на кожевенном заводе», но, вовремя вспомнив прежнее занятие Лезорна, ответил, что хотел бы и впредь торговать вразнос. Г-н N. ядовито улыбнулся.
— Попробуйте. Но лучше бы вам прийти ко мне вместе с товарищами; я вас устрою в полицию нравов.
Бродар невольно вздрогнул, что не ускользнуло от внимания г-на N. Взяв присланные из Тулона личные дела освобожденных, он внимательно прочел выданные им характеристики.
«№ 30511. Феликс, по прозвищу Гренюш, подкидыш. За бродяжничество дважды приговаривался к тюремному заключению на различные сроки, в третий раз был осужден на пожизненную каторгу за грабеж. Помилован по ходатайству полковника С. Очень силен и очень глуп, может пригодиться при арестах и т. п.
№ 26682. Жан-Этьен, родился в Сен-Назере 11 июня 1840 г. Приговорен к смертной казни за покушение на убийство собственной матери, затем наказание было смягчено. Хитер, умен, может быть использован при должном руководстве, в противном случае опасен.
№ 13613. Матье, по прозвищу Лезорн, родился в Марселе 28 апреля 1826 г., разносчик. За участие в грабежах, совершенных шайкою Сабуляра, был осужден на каторжные работы без срока. Помилован за особые заслуги, оказанные начальству. Может оказывать их и в дальнейшем».
Последняя фраза в характеристике была подчеркнута. Г-н N. недоумевал. «По-видимому, этот молодчик хочет набить себе цену!» — подумал он.
Бродар намеревался по выходе из префектуры избавиться от своих спутников. Но не тут-то было! Ему пришлось зайти с ними в трактир. Жак рассчитывал, что, когда Гренюш и Жан-Этьен напьются и заснут, он сможет наконец отправиться на розыски дядюшки Анри; от него он надеялся узнать что-нибудь о своей семье. А вдруг и старик потерял его дочерей из виду? Как же тогда найти их? Нет, это немыслимо! Правда, вести розыски можно было и через полицию, но в положении Жака не следовало впутывать власти в свои дела.
Когда бывшие каторжники вошли в трактир, где после уличного холода им показалось жарко, как в бане, они повеселели. Тепло от печки, светлое пиво в стаканах (на каторге они пили из жестяных кружек), свобода, в которую им трудно было поверить, — все это пьянило, словно вино. Около них суетились служанки. Одна из них присела к их столику и заглянула им в лица.
— Лезорн угощает! — заявили товарищи Жака.
Тот не возражал, спеша от них отделаться. Гренюш заметил это.
— Куда изволите торопиться? По каким таким срочным делам? — спросил он.
— Право, никуда! — ответил Бродар с сильным марсельским акцентом. — Просто хочу отдохнуть. И какое вам дело, если платить буду я?
Служанка заигрывала с ними. Правда, в грубом платье, купленном в тюремной лавчонке, бывшие каторжники выглядели не очень-то авантажно. Однако наружность обманчива: иногда и в кармане грязной одежды лежит туго набитый кошелек…
Бедная девушка, подобно многим другим несчастным, служила для хозяина трактира источником обогащения, в то время как ее уделом и до и после этой веселой жизни в приюте оставались нужда, дырявые башмаки и наконец смерть на мостовой…