Ниссо
Шрифт:
– Не стреляй зря!
– тихо говорит Шо-Пир Дейкину.
– Береги патроны! Видишь, не подобраться сюда им...
Тропа впереди пуста. Позади - до самого мыса - стоят лошади каравана, разделенные снятыми вьюками. Вьючных ослов за мысом не видно.
Следующая пуля сбрасывает в реку стоящего под пещерой осла, на котором ехал Ануфриев. Басмачи прекращают стрельбу, должно быть, поняв, что укрывшихся в пещере людей пулями не достать. В тишине слышны только сдавленные всхлипывания Ануфриева. Забившись в угол пещеры, он лежит, закрыв лицо руками.
Осторожно выглянув из пещеры, Шо-Пир видит: от лошади к лошади, от вьюка к
Подкравшись к последнему вьюку, три басмача стреляют почти в упор. Но Шо-Пир хорошо укрыт. Он просовывает винтовку между камнями, щурится, ловит мгновение. На мушке возникает бритая голова басмача. Шо-Пир плавно дожимает спусковой крючок, - голова исчезает, пронзительный крик...
– Ага! Один есть!
Пули двух других щелкают по каменному своду пещеры.
– Вот я им...
– Дейкин в горячности привскакивает, но возглас его обрывается стоном, винтовка валится из рук, он падает.
Кровь заливает бледное, зеленеющее лицо Дейкина.
– Ануфриев, слышишь, чертов сын, погляди, что с ним!
Отвернувшись от Дейкина, Шо-Пир направляет винтовку на подскочившего к пещере басмача. Стреляет в его блестящий коричневый лоб. Басмач приседает, вьюном вертится на тропе, срывается, исчезает.
Третий уползает, пробираясь от вьюка к вьюку.
Снова тишина. Ануфриев дрожащими пальцами расправляет окровавленные волосы Дейкина. Дейкин мертв. Ануфриев бессмысленно глядит на него, вызывая негодование Шо-Пира.
За мысом, впереди, возникает большая белая тряпка. Кто-то, укрытый за скалой, долго машет ею, наконец выходит, продолжая крутить тряпкой над головой, - тучный белобородый старик в чалме, в шелковом сине-красном халате, опоясанном ремнем с серебряной бляхой.
Это риссалядар. Никто в пещере не знает его. Он идет спокойно, неторопливо. Оружия при нем нет.
Шо-Пир подпускает его шагов на двадцать:
– Стой!.. Что надо тебе?
Старик останавливается, поднимает руку:
– Я знаю, кто ты... Не стреляй... Говорить с тобой буду... Слушай ты, и люди твои пусть слушают!
Шо-Пир хочет нажать спусковой крючок, но Мамаджан кладет руку на ствол его винтовки:
– Зачем стрелять? Стрелять можно потом... Давай слушать!
Караванщики глядят на старика, наваливаются один другому на плечи. Оглянувшись, Шо-Пир видит, что Ануфриев торопливо навязывает на свой рукав повязку с красным крестом.
– Ты что это делаешь, фельдшер?
– Докторов они не убивают, я знаю!
– побелевшими губами бормочет Ануфриев.
– Эх ты!
– Шо-Пир поворачивается к риссалядару: - Говори, послушаем!
– С тобой, Шо-Пир, - высокомерно, скрестив руки на груди, произносит риссалядар, - двенадцать человек. Уже, наверное, есть мертвые... Сам Азиз-хон, да будет с ним мир, велел мне сказать тебе: нас много, двести человек, двести винтовок. У тебя и твоих людей - три. Наша власть - в Яхбаре, наша власть - в Сиатанге. Все люди Сиатанга славят волю нашего Азиз-хона - бог помог ему зажечь свет истины в Высоких Горах. Кто поможет тебе в Высоких Горах? Безумен ты и люди твои, противясь воле нашего хана. Пусть день просидите вы здесь, - все равно, конец ваш придет. Мы не будем стрелять, не будем посылать воинов истины под ваши пули. Мы зажжем большой костер, вы
– На книге клятва, - прошептал над ухом Шо-Пира Мамаджан, - не стреляй, начальник. Кто в бога верит, не нарушит клятву над книгой... Скажи ему: пусть отойдет, мы подумаем.
– Нечего думать тут!
– гневно крикнул Шо-Пир.
– Ты с ума сошел, Мамаджан!
Мамаджан оглянулся на караванщиков, и все они разом заговорили:
– Пусть отойдет, подумаем мы! Правду он говорит!
– Конечно!
– нетерпеливо закричал, поднимаясь от трупа Дейкина, фельдшер.
– Нечего горячиться тут, дорогой товарищ. Скажи ему: пусть идет, посовещаться надо!
И, почувствовав, что убеждения сейчас бесполезны, с горечью воскликнув: "Эх, дураки вы все!", Шо-Пир махнул рукой риссалядару:
– Иди! Подождешь ответа!
Риссалядар повернулся и важно зашагал к мысу, за которым ждали его басмачи.
В пещере начался ожесточенный спор. Напрасно негодовал Шо-Пир; напрасно доказывал, что басмачи все равно перережут пленных; напрасно убеждал, что продержаться в пещере можно несколько дней и что помощь рано или поздно придет, - вещь если Карашир сумел предупредить о нападении, то, несомненно, и сейчас он не сидит наверху сложа руки... Жители гор, караванщики, поверили клятве на книге, Ануфриев трусил бесстыдно и откровенно. И когда Шо-Пир заговорил о том, что погибнуть в бою почетной смертью лучше, чем подвергнуться истязаниям и пыткам в плену, - никто не захотел его слушать.
– Сиди здесь, если тебе угодно!
– злобно заявил фельдшер.
– А мы пойдем и свои две винтовки сдадим. Надо быть дураком, чтобы лезть на рожон. Останемся здесь - наверняка крышка, сдадимся - вернее, что будем живыми... И нечего тут разговаривать, - разве не люди они? На кой черт им резать нас? Караван нужен им, а не мы! А коли нам каравана не отстоять, то чего без толку из себя корчить героев? Я - фельдшер, вот красный крест, ты думаешь, это им непонятно? И кончим разговор, вот белая тряпка, показывай им!
Вынув из аптечной сумки, висевшей у него сбоку рулон бинта, Ануфриев рывком руки распустил его и сунулся было к выходу из пещеры.
– Постой!
– схватил его за руку Шо-Пир.
– коли так, ваше дело, каждый за себя решать будет. Кто хочет - идите. Я здесь остаюсь и винтовки своей не отдам. Один защищаться буду, а патроны свои мне передайте...
– Если мы не сдадим патроны...
– начал было Ануфриев, но Мамаджан перебил его:
– Хорошо, начальник! Патроны - тебе... Твое дело - смерть, видим мы... Ничего, ты храбрый человек, в раю будешь... Жены, наверное, у тебя нет, детей нет. У нас жены есть, дети есть, жить хотим... Придем в Волость, командиру расскажем... Давай руку, начальник.