Ниссо
Шрифт:
Сад на скале вокруг дома был очень густой. Выбиваясь из-за зубчатой стены, ветви деревьев свешивались над рекой. В саду всегда стояла глубокая тень. Без позволения Азиз-хона никто не мог входить в этот сад. Впрочем, окрестные жители, работающие внизу в долине, на полях Азиз-хона, и не стремились сюда заглядывать: всем было ведомо, что в саду, в свободное от работы время, проводят свой досуг жены их господина. Им - старым и молодым был виден из-за стены весь мир, а их не видел никто, и, конечно, именно так угодно пророку. Да и сам Азиз-хон, присаживаясь на излюбленном камне, возвышавшемся над стеной, любил предаваться высоким размышлениям, созерцая
Азиз-хон думал о тех временах, когда и тот и этот берега были покорны одной только воле его деда, позже убитого собственным сыном - отцом Азиз-хона. Большие богатства текли тогда в этот дом, а теперь все приходит в ветхость: зубчатая стена кое-где обвалилась, дожди размыли глиняные украшения угловых башен, резные раздвижные окна веранды обломились, и даже дерева - того особенного, крепкого дерева, какое дед Азиз-хона покупал во внутренних провинциях, - теперь уже нигде не достать, да и разве нашлись бы теперь мастера, способные так искусно вырезать на деревянных щитках священные изречения?
"Все приходит в упадок, - рассуждал Азиз-хон, - и виноваты в этом проклятые иноземцы, владеющие ныне той половиной мира, что начинается за Большой Рекой". И потому думы Азиз-хона всегда горьки, а длинное, в обвисших морщинах лицо его сухо и желто, и даже седеющая борода постепенно становится непокорной и жесткой, как лохмы верблюжьей шерсти.
Теряется власть Азиз-хона даже над своими людьми. Правда, никто не рискнет ни ослушаться его, ни противоречить ему, но самый последний нищий яхбарец осмеливается теперь смотреть в глаза с таким выражением, будто он не покорный раб, а пойманный волк. Да и мудрено ли? На том берегу нет уважения ни к вере, ни к достоинству рода, ни к ханской власти. "Эти безумцы русские, - негодовал Азиз-хон, - разломали весь божественный дом почета и власти. Разве можно снимать уздечку с шеи народа?"
И что осталось еще Азиз-хону в жизни, когда теряется главное богатство и власть? Священные книги да услады жен...
2
Азиз-хон глядит на Ниссо, сидящую на корточках во дворе и ловко обкатывающую шары, слепленные из соломенной трухи и навоза.
Конечно, заготовлять на зиму топливо мог бы и кто-нибудь из слуг Азиз-хона. Но это женское дело, а женщинам не следует бездельничать, а потом должна же Ниссо хоть чем-нибудь отрабатывать те сорок монет, что уплачены за нее! Готовить еду она не умеет, да и пусти ее только к старым женам передерутся опять. Дай ей работу внизу, в долине - еще засмотрится на какого-нибудь бродягу. Нет, пусть лучше работает здесь: у нее сильные руки легко разминает шар в лепешку и так пришлепывает ее к накаленному солнцем камню, что лепешка не падает, даже совсем высохнув.
Скверный характер у этой девчонки. Все норовит повернуться спиной. А то становится злой и цепкой, как маленькая барсиха, - только не шипит, а молча царапается, кусается, рвется из рук... Ну, зато пусть работает, змееныш, без срока и отдыха. Все равно покорится: не первая!
Всех своих жен забыл сейчас Азиз-хон, всех бьет, ругает и гонит, и все знают причину этого. И если б только посмели - разорвали б Ниссо в клочки. Но гнева Азиз-хона все боятся и только иной раз украдкой злобно дернут Ниссо за косы. И сами не понимают, почему до сих пор Ниссо ни на одну из них не пожаловалась...
Ниссо сидит на корточках среди накатанных ею шаров.
– Работай, Ниссо! Опять ленишься!
Голос Азиз-хона суров, но спокоен. И все-таки Ниссо вздрагивает.
"Работай, работай, только и знай - для него работай!" - злобно произносит она про себя, но начинает обкатывать шар, потом давит его двумя руками, бросает лепешку в сторону. Азиз-хон будто и не глядит на нее, а Ниссо опять задумывается. Какое ей дело до этой работы? Пусть будет меньше шаров, пусть зимой Азиз-хону будет холодно. Все здесь для Ниссо чужое!.. Но боясь окрика, Ниссо захватывает ладонью новый ком, обминает его.
Впереди между готовых лепешек Ниссо видит маленькую желтоголовую ящерицу; Ниссо замерла: следит за нею внимательно, только бы не спугнуть! Ящерица выползла на солнце, расставила передние лапки, осторожно водит головой. Вот юркнет за камень и убежит! В глазах Ниссо охотничий огонек. Ниссо схватывает ящерицу, та трепетно дышит в ее руке. Ниссо чуть приоткрывает ладонь, маленькая голова ящерицы ворочается в смертельном страхе. Забыв об Азиз-хоне, терпеливо наблюдающем за нею издали, Ниссо разглядывает поблескивающие на солнце круглые злые глазки, быстро-быстро выковыривает в мягком шаре глубокую ямку, впускает в нее юркую пленницу, накрывает ямку ладонью и, втыкая соломинки, сооружает решетку, закрывающую выход из маленькой, созданной в одну минуту тюрьмы. Теперь этот шар отличается от всех других - в нем живая добыча, и Ниссо с увлечением смотрит на нее через соломенную решетку.
Азиз-хон готов улыбнуться, - сердце его размягчилось, но показать этого он не хочет.
– Ниссо, подойди сюда, - произносит он очень спокойно.
"Заметил или не заметил?" Сразу потеряв радость, холодная и замкнутая, Ниссо встает, оставив шар на земле. Но быстро наклоняется, замазывает соломенную решетку кусочком глины, кладет шар отдельно от других. Опустив глаза, неохотно подходит к Азиз-хону.
– Ну, поднимись сюда. Слышала? Я зову.
Ниссо останавливается перед стариком, глядит на широкую реку, на противоположный берег.
– Устала работать?
– испытующе щурит глаза Азиз-хон.
– Сядь со мной.
Ниссо покорно присаживается на камень. Азиз-хон сует руку в карман распахнутого яхбарского сюртука и расправляет на своей старческой ладони ярко-красные бусы - каменные барбарисинки, нанизанные на шелковую нитку, зеленые треугольные стеклышки, между ними - черная пластинка агата с вырезанным на ней изречением.
– Возьми. Приготовил тебе.
Кинув взгляд на бусы, Ниссо отворачивается.
– Возьми! Слышишь?
– с легким раздражением повторяет старик.
– Нагни голову!
– и сам надевает на шею Ниссо ожерелье.
Ниссо невольным движением хочет скинуть бусы, но, заметив в глазах старика злой огонь, убегает обратно и, присев на корточки среди обкатанных ею шаров, торопливо и энергично разминает их пальцами. Азиз-хон раздраженно глядит на согнутую спину непокорной девчонки, но эта спина так гибка, что Азиз-хон снова любуется ею.
А Ниссо кажется, что ожерелье жжет ее шею.
3
Четыре жены разрешены Азиз-хону законом. Но что такое четыре жены, когда хозяин может кормить и наложниц? И что такое наложницы, когда и над ними может издеваться мальчишка, которому все прощается?