Ниссо
Шрифт:
Меджид спокойно повернул лук навстречу Ниссо, и камень со свистом пролетел мимо ее головы. Ничуть не смутившись, Ниссо бросилась догонять Меджида, но он уже исчез. Тут Ниссо подумала, что нужно перевернуть тутовые ягоды, разложенные для подсушки на крыше дома, и полезла туда. Целый ковер белых и черных тутовых ягод застилал плоскую крышу и под горячими лучами солнца отдавал недвижному воздуху свой пряный густой аромат.
7
Перебрав ягоды, Ниссо надумала выкупаться и спустилась к реке. Она не боялась холодной воды и летом всегда смело входила в ее быстрые струи. Никто не учил Ниссо плавать, но это искусство, присущее жителям горной страны, пришло к девочке само собой, когда однажды течение, оторвав ноги Ниссо от каменистого дня, понесло ее вниз.
Под тропой, уходящей вниз, три огромные, когда-то низвергнутые в воду скалы образовали глубокую заводь, в которой прозрачная вода текла сравнительно медленно. Здесь, в природном бассейне, можно было барахтаться и плавать без риска быть унесенной в стремнину реки, и этот бассейн стал излюбленным местом купанья Ниссо.
Она сбросила одежду и, распустив волосы, худощавая, ловкая, прыгнула в воду. Вынырнув у самой скалы, выбралась на камень и прилегла на нем, как ящерица, греясь на солнце. Опустив лицо к самой воде, вглядываясь в зеленоватую глубину, она предалась беспечному созерцанию переменчивых теней, играющих между камнями дна; опускала руки в воду и весело наблюдала, как тугое, безостановочно летящее стекло воды дробилось под ее пальцами и с шуршанием делилось на две тонкие белые струи.
Долго пролежала бы так Ниссо, если б чутким слухом не уловила сквозь монотонный гул реки какие-то посторонние звуки. Ниссо быстро подняла голову: вверху, по тропе, по которой обычно за целый день не проходил никто, двигалась вереница людей. Первый из них ехал на рослом, здоровом осле.
Приближение к Дуобу незнакомых людей было происшествием столь необычным и неожиданным, что Ниссо оробела. Она мгновенно соскользнула в воду и, стараясь плыть около самых камней, чтобы сверху ее не заметили, пробралась туда, где оставила платье, и притаилась за скалой, до плеч погрузившись в воду.
Тропа над нею опускалась совсем низко к реке, но приближающиеся люди не замечали Ниссо. Чуть высунув голову из-за камня, она наблюдала за ними. Первым ехал плотный бородатый старик в просторном белом халате, с рукавами такими длинными, что складки их от плеч до пальцев, скрещенных на животе, теснились, как гребни волн на речном пороге. Впереди шел молодой бритоголовый мужчина в черном халате, без тюбетейки. Ногой он отбрасывал с тропы камни, на которые мог нечаянно наступить осел.
Старик в белом халате сидел строго и прямо, а белая его борода была самой большой бородой из всех, какие Ниссо приходилось видеть. "Белая чалма, белый осел, весь белый!
– подумала Ниссо.
– Наверное, сам хан к нам едет".
Дальше тянулись гуськом пешеходы, в халатах, - первый из них с блестящим ружьем без ножек, совсем не таким, какое было у Палавон-Назара, другие - с мешками на спинах, босоногие и во всем похожие на знакомых Ниссо жителей Дуоба. Шествие замыкалось вьючным, тяжело нагруженным ослом.
Дрожа от студеной воды, в которой нельзя было оставаться долго, Ниссо пытливо рассматривала пришельцев, медленно продвигавшихся над самой ее головой.
Увидев селение, белобородый старик что-то сказал молодому проводнику, и тот, почтительно выслушав, бегом устремился по тропе, очевидно для того, чтобы предупредить жителей Дуоба о приближении важного гостя.
Когда путники скрылись из виду, Ниссо подтянулась на руках, чтобы выбраться из воды, но вдруг увидела бредущих по тропе на значительном расстоянии Бондай-Шо и Тура-Мо. Следуя за пришельцами, они, очевидно, не смели присоединиться к каравану. Ниссо опять погрузилась в воду: ничего хорошего не предвещала встреча с теткой, если б та увидела Ниссо здесь, явно бездельничающей. Целый месяц их не было в Дуобе, и Ниссо чувствовала себя уверенно и спокойно. Сейчас, утомленные, они шли молча. За плечами Бондай-Шо, кроме пустых козьих шкур, не было ничего, а длинная, в два человеческих роста, палка, которую он нес в руках, свидетельствовала о том, что он проходил через перевалы и по крутым склонам осыпей.
Они прошли мимо, и Ниссо, наконец, решилась выбраться из воды. Зубы ее стучали, кожа покраснела от холода. Ниссо прижалась к поверхности накаленного солнцем камня. Согрелась, взялась за одежду, раздумывая: что это за люди? Откуда они? Что заставило такого важного старика явиться в маленький бедный Дуоб? Куда они идут? Только сюда или мимо, к Ледяным Высотам? В той стороне, к Ледяным Высотам, нет селений, - ничего нет, кроме камня и льда, - так говорил Палавон-Назар, а он знает! Наверно, пришли сюда... Зачем? Что будут тут делать? Лучше пока не возвращаться в селение.
Перебегая от скалы к скале, приникая к ним, карабкаясь над обрывами и зорко осматриваясь, настороженная, дикая, Ниссо огибает селение по склону, взбирается выше него по кустам шиповника и облепихи, кое-где пробившимся сквозь зыбкие камни высокой и крутой осыпи. Наконец весь Дуоб, - все двадцать четыре дома, приземистые, плоские, похожие на изрытые могилы, рассыпан перед Ниссо далеко внизу. Она припадает за круглым кустом и смотрит.
В селении переполох. Все женщины Дуоба - те, что не ушли весной на Верхнее Пастбище, - стоят на крышах, бьют в бубны, поют, а мужчины, окружив пришельцев, толпятся во дворе Барад-бека, и сам он хлопочет, размахивает руками, отдает приказания. Вокруг дома Барад-бека хороший тутовый сад, единственный настоящий сад в селении, - возле других домов только редкие тутовые деревья. Ниссо видит, как мужчины стелют в саду ковер, как несколько дымков сразу начинают виться на дворе Барад-бека. Между домами селения пробираются жители, кто с грузом корявых дров, кто с мешком тутовых ягод... А направо, по ущелью, уже торопливо поднимаются две женщины; одну из них Ниссо узнает по красному платью, - это племянница Барад-бека. Конечно, их послали на Верхнее Пастбище за сыром и кислым молоком, - будет праздник сегодня.
Вот, наконец, вечер, тьма. Давно уже не доносятся звуки бубнов. Все тихо внизу, в селении. В саду Барад-бека сквозь листву просвечивают два красных больших огня, - значит, пришельцы еще не спят. Дым стелется вверх по склону, и чуткое обоняние Ниссо улавливает запах вареного мяса; очень важный, видно, гость, если Барад-бек не пожалел заколоть барана! Ниссо осторожно, прямо по осыпи спускается к селению, - даже горная коза не спускалась бы так по зыбким камням. Обогнув осыпь, выходит на тропинку, вьющуюся вдоль ручья к Верхнему Пастбищу. Никто еще не успел оттуда прийти. Над тропинкой желоб оросительного канала; здесь вода разделяется на две струи: одна к полям Барад-бека, другая ко всем другим полям Дуоба. Ниссо жадно пьет воду, спускается ниже, подходит к ограде первого дома, охраняющей его от камней, катящихся с осыпи. Эти камни валом приникли к ограде. Странно, но в этот поздний час в доме слышны возбужденные голоса. В нем живет семья Давлята, у которого зоб еще больше, чем у Бондай-Шо; у него было восемь детей, шесть умерли за два последние года, остались две девочки Шукур-Мо и Иззет-Мо. Они еще совсем маленькие, но Иззет-Мо проводит это лето на Верхнем Пастбище, пасет там трех коз Давлята. Ниссо прислушивается: в доме кто-то громко, отрывисто плачет. Конечно, это жена Давлята, это ее голос, причитающий и такой скрипучий, будто в горле у нее водят сухим железом по камню.
– Лучше бы ты пошел к нему на целый год собирать колючку!
– Не пойду!
– гневно отвечает Давлят.
– Колючка не нужна богу.
– Чтоб твой бог... Чтоб твой бог...
– Зашей себе в шов то, что ты хочешь сказать!
– в ярости перебивает ее Давлят и чем-то громко стучит.
Ниссо проскальзывает мимо дома, удивляясь: с чего это жена Давлята ругает бога?
В следующем доме женский плач еще громче, но никто не мешает ему. Ниссо удивляется и торопливо пробирается дальше. В домах, мимо которых она крадется, люди разговаривают и спорят, а ведь в этот час селение всегда спит мертвым сном!