Ниссо
Шрифт:
И, не дождавшись ответа старика, который только склонил голову, милостиво соглашаясь на дальнейшие посещения купца, Мирзо-Хур поднимается с камня и, не скрывая своей торопливости, произносит все полагающиеся слова почтительного прощания. И хотя в действительности луна еще далеко от края ущелья, Бобо-Калон не задерживает незваного гостя.
6
Той же неуклюжей, тяжелой походкой купец вышел из разрушенных ворот крепости на тропу и, спускаясь между блестящих в лунном свете гранитных гор, направился к селению.
В селении, безлюдном и тихом, все давно спали. Даже собаки, слишком ленивые для того, чтобы залаять на одинокого,
Мирзо-Хур прошел все селение и, дойдя до своей лавки, прилепившейся над самой рекой, на краю обрыва, тихо открыл маленькую, с резными украшениями, двустворчатую дверь. Остановился на пороге, прислушался к храпу в темном углу заставленного товарами помещения.
– Кендыри! О-э, Кендыри!
– тихо промолвил купец.
Храп оборвался.
– Кендыри!
– повторил купец.
– Встань, поговорить надо.
– Что случилось?
– послышался заспанный голос.
Мирзо-Хур присел на пороге; придерживая рукой штаны, к нему выбрался полуголый человек. Луна осветила его узкое и острое, словно кривая сабля, гладко выбритое лицо. Черты этого туго обтянутого кожей лица были мелкими и сухими. Большие, выступающие вперед зубы белели в мертвом, холодном оскале, словно этот человек, однажды неприязненно осклабившись, так и остался с принужденной улыбкой. Голова его была тоже тщательно выбрита и поблескивала в лунном свете.
Выйдя на порог, он молча присел на корточки и застыл в этой позе, в которой кочевник чувствует себя так же легко и свободно, как горожанин, сидящий в удобном кресле.
Мирзо-Хур полушепотом сообщил ему о посещении Бобо-Калона. Кендыри был всего только брадобреем, которому за помощь в торговых делах купец предоставил право жить в своей лавке, и можно было бы думать, что нищий, оборванный брадобрей, живущий у купца из милости, должен относиться к нему с почтительностью и смирением. В самом деле: когда два года назад Кендыри, грязный, голодный, с одной лишь сумкой через плечо, в которой болтались самодельная железная бритва да завернутый в тряпицу точильный камень, пришел в селение, никто не захотел предоставить кров бродячему брадобрею, и только Мирзо-Хур, сытно его накормив, предложил ему жить у себя и даже дал ему из своих запасов чалму и халат... Сначала все удивились столь необычной щедрости Мирзо-Хура, но когда Кендыри прожил у него и месяц и два и, наконец остался совсем, ущельцы решили, что просто купцу нужен дешевый работник и что, конечно, Мирзо-Хур не был бы настоящим купцом, если б не сумел сторицей возместить произведенные на пришельца затраты!
Кендыри стал подстригать бороды и брить головы всем ущельцам, никогда не назначая за свою работу никакой платы, довольствуясь тем, что ему давали, будь то тюбетейка пшеницы или горсть сухих тутовых ягод. Никто в селении не знал, откуда пришел Кендыри и среди какого народа родился: он был не похож ни на яхбарца, ни на китайца, ни на иранца ни на монгола, может быть, он принадлежал к какому-нибудь североиндийскому племени; но, возможно, пришел и из более отдаленных краев... Так или иначе, ущельцы не нему привыкли, он в дела ущельцев не вмешивался и только изредка заменял Мирзо-Хура в лавке, особенно в тех случаях, когда купец уходил за товаром в Яхбар. Вероятно, за хорошую работу купец подарил ему год назад ружье, хорошее ружье, привезенное из Яхбара, и с тех пор Кендыри стал часто
Сейчас, застыв на корточках, привалившись плечом к резной двери Кендыри приготовился слушать. Купец прежде всего заговорил о караване, который должен прийти в Сиатанг, но эта новость им обоим была известна уже давно. Когда же купец заговорил о Ниссо, Кендыри перебил его:
– Э, Мирзо-Хур, какое нам дело до этой девчонки?
– Погоди, Кендыри, - возразил купец.
– Это не просто девчонка. У меня есть хорошая мысль, большой барыш может быть!
– И приблизив свою бороду к лицу Кендыри, отрывисто произнес: - Она в яхбарской одежде...
– Ну и пусть!
– не понимая расчетов купца, отрезал кендыри.
– Тебе что? Или в жены взять ее хочешь? Красива, что ли, она? Ты мне лучше скажи, ты дал чай старику?
Последние слова купец пропустил мимо ушей и быстро заговорил:
– Одежда, старик сказал, на ней богатая... Может быть, от путников отбилась в горах? Только, думаю, некому по нашим горам ходить. Думаю, из Яхбара убежала она от отца или мужа, значит, - ищут ее! Понимаешь, хорошие деньги дадут за нее. Узнать, кто ищет, вернуть ему женщину!
– Глупости это, - с холодным раздражением произнес Кендыри.
– Будто других нет выгодных дел! Если б Бахтиор и Шо-Пир к себе не взяли ее, еще можно бы... Большой скандал будет, эти деньги в горле у тебя станут.
Купец в раздумье опустил голову. Он и сам понимал, что увезти беглянку обратно в Яхбар будет не просто и, может быть, Кендыри прав. Но все-таки. Тот, в Яхбаре, поймет: больше хлопот - больше денег...
– Оставим это, - решительно оборвал размышления купца Кендыри.
– Я спросил тебя: ты дал ему чай?
Купец отвел глаза от прямого взгляда Кендыри и с плохо скрытым смущением ответил:
– Я хотел дать...
– Дал или не дал, спрашиваю?
– Другое я ему предлагал.
– Что?
– Не взял он... Я не виноват, он не захотел взять... Опиум я ему предлагал...
– Опять? Потому что не курит он?
Мирзо-Хур давно уже собирался высказать Кендыри все свои переживания, вызванные непонятной обязанностью безвозмездно поставлять Бобо-Калону продукты. Кендыри уже давно заставлял его делать это, но разве может купец строить свои дела на зыбких и неверных расчетах? Конечно, у Кендыри хитрый ум, Кендыри дал уже много хороших советов но вот этот совет, - будет от него польза или нет, а пока...
– Не могу больше!
– возмущенно воскликнул купец.
– Не могу, Кендыри! Что будет со мной?.. Все давай ему, все давай! Ты слушай, за одно лето только: муки - меру одну, так? Муки - меру вторую, так? Чай давал раз, чай давал два, чай давал три, еще соли давал, гороху семь тюбетеек... Мирзо-Хур потрясал руками.
– Мясо, что ты приносил, тоже давал три раза, вот еще мыла привозного давал два куска. Зачем ему мыло, песком мыться старик не может? Не ханское время. Э! Все у меня записано, пожалуйста, я тебе покажу.