Ниссо
Шрифт:
Ниссо отступает от окна, размышляет. Как это так случилось, что она опять попала к людям? Пряталась, блуждала, боялась, а теперь что? Вот взяли ее, привели, теперь будут расспрашивать, заставят работать, наверное, опять будут делать ей зло... Вот, может быть, этот спящий мужчина захочет взять ее в жены, - зачем бы иначе привел он ее к себе в дом? И как это получилось вчера? Ведь она долго смотрела на людей из-за башни и не хотела им показаться. Почему же все-таки не убежала тогда? Да, вспомнила: ей очень хотелось есть, и она так устала, - сама не понимала, что делала... А потом... Вот этот,
Ниссо замерла от страха, мысли ее смешались, всем существом она поняла одно: бежать, как можно скорее, - пока этот спящий не проснулся - бежать!
Ниссо кинулась к двери, но вдруг заметила, что ведь она совсем голая, как же ей бежать голой? И потом ведь сейчас день, разве убежишь днем?
Ниссо остановилась, прислушалась: есть ли там люди за дверью? Ни один звук не выдавал присутствия человека в доме. Ниссо чуть-чуть успокоилась, решила подумать еще: нельзя просто так броситься и бежать, надо быть хитрой. Иначе поймают, и опять, как вчера, соберутся все, будут смотреть на нее...
За дверью послышался женский голос:
– Э! Проснулась?
Ниссо опрометью кинулась обратно в постель, забилась под одеяло, притаилась.
Дверь открылась, в комнату вошла старая женщина, прямая еще, но седая, с горбоносым, в глубоких морщинах лицом.
– Э, черноволосая, какие видела сны?
Отвечать или не отвечать? Теперь ясно: никуда уже не убежишь! Но голос совсем не сердитый, добрый.
Ниссо взглянула на старуху самым уголком глаза, так, чтоб самой видеть, а та ничего не заметила бы. Старуха - в длинной белой рубахе, как у всех женщин, только рубаха не рваная, чистая и застегнутая у ворота.
– Ай-ио!.. Притворяешься! Вижу, не спишь! Хороший видела сон?
– Страшный, - решилась тихонько ответить Ниссо.
– Проснулась, теперь не страшно?
Ниссо решила молчать, - и сейчас молчать, и потом. Все время молчать, как молчала вчера.
– Меня боишься - не отвечаешь?
– спокойно спросила Гюльриз, и Ниссо увидела ее лучистые смеющиеся глаза.
– Не знаю, какая ты, - чуть слышно прошептала Ниссо вопреки своему решению.
– Ио!
– засмеялась старуха чистым, свежим, хотя и обведенным морщинами ртом, в котором зубы были белыми, как у молодой.
– Я очень страшная, - две руки, голова одна, тебя покормить хочу, наверное, голодная очень...
– А ты кто?
– Ниссо сдвинула одеяло с лица.
– Я?
– старуха, шутя, толчком пальца в подбородок вскинула голову. Гордая я! Советской власти мать я!
– и погрозила пальцем: - Со мной разговаривать знай как!
– Ты власть?
– не поняла Ниссо.
– Я не власть... Мой сын Бахтиор - советская власть. Мой сын Бахтиор, у которого ты в доме сейчас. Плохого тебе он не хочет... Вставай, валялась много... Зови меня нан . Есть мать у тебя или нет? Молчишь? Ио! Вставай. Наверное, дэв унес твое платье, напрасно я стирала
Ниссо послушно откинула одеяло, спустила ноги с кровати. Старуха, кажется, очень добрая.
– Болят?
– участливо спросила Гюльриз, глянув на вздутые длинные ссадины.
– Ходить можешь?
– Немножко болят, теперь ничего!
– стыдясь своей наготы, Ниссо встала.
– Скажи, нана, откуда шум? Река где?
– Большая река - внизу. Маленькая - под стеной бежит. Такой дом у нас, спасибо Шо-Пиру, - придумал, чтоб летом не жарко было.
– Шо-Пир - кто?
– Вон спит!
– указала Гюльриз на окно.
– Тебя вчера принес.
– Твой сын он?
– Мой сын - Бахтиор, тоже спит, вон в шалаше. Шо-Пир русский, хотела бы я такого сына родить!
Гюльриз на минуту вышла за дверь, вернулась.
– Н рубаху, бери!
– и бросила на кровать длинную холщовую рубаху. Одевайся, мыться идем, пока не проснулись они!
Успокоенная Ниссо покорно последовала за ней. Старуха провела ее через террасу, захватила кувшин с горячей водой, сошла к ручью, над которым висел на крепких тополевых бревнах угол террасы.
Скинув длинную, путавшуюся под ногами рубашку, Ниссо приготовилась мыться в ручье. Но старуха велела ей сидеть неподвижно, сама стала мыть ее горячей водой. Ниссо, покорившись, подставляла старухе и спину, и руки, и ноги. "Где это видано, - думала она, - чтоб горячую воду попусту лили? Азиз-хон был богатым, а никогда не тратил дрова, чтоб мыться горячей водой... Но это, правда, очень приятно".
Гюльриз ни о чем не спрашивала. Ниссо про себя рассуждала, что ничего, конечно, и не ответила бы старухе, но странно все-таки: почему она не пристает с вопросами?
Вымыв девушку, Гюльриз велела ей одеться.
– И теперь сама каждый день будешь мыться так. Будешь?
– Буду, нана, - тихо, даже улыбнувшись, произнесла Ниссо.
Гюльриз, подтянув на Ниссо спадавшую до земли рубаху, собрала ее в складки и обвязала вокруг талии шерстяным пояском.
– Потом подошью тебе подол, будет время. Пока так ходи... Идем со мной в дом, там сиди, никуда не беги. А я разбужу Шо-Пира, велел он разбудить, когда ты проснешься.
Ниссо поднялась на террасу, присела на ступеньке, стала заплетать мокрые волосы, - не в мелкие косички, как приказывал ей Азиз-хон, а в две большие косы, как привыкла с детства в родном Дуобе и как заплетены были волосы у старой Гюльриз.
"Русский!
– думала Ниссо.
– Никогда прежде я не видала русских. Богатый, наверно, такой дом у него - чистый, большой, дерева много: земля, и та из дерева... Русский!.. Вот почему он такой большой, и, значит, у русских глаза голубые!.. Сильный он... Что будет он делать со мной?"
И сразу насупилась, - беспокойство, враждебность вновь овладели ею. Решительно вскинула голову и взглянула в сад, откуда должен был показаться Шо-Пир: нет, никакими сладкими словами он не подкупит ее, она будет молчать, и пусть ей нельзя убежать сейчас - она убежит, все равно убежит потом...