Нити зла
Шрифт:
Сверху на нее падал солнечный свет, освещал золотистые волосы и спину — единственный луч в этой плотной тени. Внизу, там, где свет глаза Нуки падал на воду, ослепительно блестело озеро, прозрачное настолько, что можно было разглядеть обломки на дне. Там лежали останки древних зданий. Над расколотыми камнями изрядно потрудилось время, и они, как подводными лесами, заросли водорослями. Тут и там над водой поднимались, как шапки белого крема, островки — некогда арки и верхушки приземистых колонн. Люция видела только одну стену пещеры, другая, невидимая, тонула в непроглядной тьме. Девочке казалось, что там — пропасть. Из провала свисала виноградная
Спустя тысячу лет после того, как храм ушел под землю, верхняя часть его все еще стояла, возвышаясь вокруг Люции во всем своем скорбном великолепии. Из воды торчали гигантские каменные ребра с обломанными краями, изгибались арками под сводами пещеры. На них древние люди вырезали пиктограммы на непонятном языке. В своем развитии общество потеряло этот диалект, но очертания знаков выглядели серьезными и мрачноватыми. Наверное, этот язык принадлежал людям мудрым и звучал гармонично и красиво…
Сохранились и другие части храма. Под собой Люция видела скелет просторной палаты с куполом и довольно высоким полом: вода омывала ее, но не сумела поглотить. Разрушенные остатки других помещений прозрачно намекали на планировку здания «при жизни», до катастрофы. На стене перед Люцией два каменных ребра удержали массивный фрагмент каменной кладки. Когда-то он был частью храмовой крыши. Угловатые узоры испещряли его поверхность — слабенький отблеск роскоши, некогда присущей этому месту. На грани видимости Люция угадывала другие постройки — слишком темные, чтобы разглядеть их в деталях, но, судя по очертаниям, невероятных размеров.
Девочка вдруг почувствовала себя маленькой и одинокой. Она была совсем одна в этой громадной пещере… за исключением того, существа, которое томилось в Альскаин Map вечным ожиданием.
Скрипучий стул постепенно, маленькими рывками опускался перед развалинами палаты с куполом. По счастью, она не боялась высоты, зато ужасно боялась, что сломается стул или оборвется веревка, хотя и знала наверняка, что все возможные меры предосторожности приняты, а люлька выдержит и шестерых таких, как она. Люция прислушивалась к гулким ударам собственного сердца и ждала, когда же, наконец, ступит на твердую землю.
Люлька прошла между изогнутыми, сломанными пальцами, которые остались от разрушенного купола, и стукнулась о каменный пол. Девочка торопливо освободилась от веревок, будто боясь, что они могут в любой момент потащить ее в темную бездну.
— Люция? — позвал Заэлис. Вверху на фоне ослепительного света темнели пятна — головы стражников. — Все хорошо?
В противоестественной тишине пещеры его голос прозвучал, как богохульство. Воздух внезапно словно потемнел и сгустился, наполненный таким ярким, осязаемым недовольством, что Люция шарахнулась в сторону и всхлипнула от ужаса. Наверху остальные тоже это почувствовали — стражники торопливо забормотали слова молитвы, а Кайлин бросила что-то резкое Заэлису. Он притих и больше не кричал.
Свет снова наполнил помещение, напряжение ослабло. Люция смогла вздохнуть, но ладони слегка дрожали. Она обернулась — позади висела крошечная, хрупкая люлька, ее единственный путь в нормальный мир. Помощи ждать не от кого!
На краю освещенного пятачка стояла тонкая как тростинка девчушка четырнадцати лет от роду в грязных потертых штанах и белой рубашке.
«Люция, ты
Люция приказала себе расслабиться. Голоса других духов — животных, земли, воздуха, — которые она слышала каждый день, здесь молчали. От этого девочка нервничала. Раньше они звучали всегда. И тишина только усиливала чувство одиночества и заброшенности.
Теперь житель разрушенного храма обращал на нее меньше внимания. Он дремал, она его не интересовала. Если понадобится его разбудить, придется сделать это очень, очень деликатно.
Время пришло. Нельзя больше откладывать.
Люция вступила в темноту, подошла к краю платформы и опустилась на колени. Она склонила голову, положила руки на каменные плиты…
…и прислушалась.
Не существует языка для общения с духами. Люции легко удавалось найти контакт с животными, но большинство духов совсем не понимали человеческого видения мира. Нет слов, понятных людям и духам, потому что они по-разному ощущают и мыслят по-разному. И потому им приходится общаться на другом уровне, более глубоком и простом; им необходимо слиться друг с другом и познать природу друг друга. Нужно такое хрупкое, тонкое единство, какое бывает, пожалуй, только между матерью и плодом в ее утробе.
И Люция позволила камню, что лежал под ее ладонями, познать ее и себе познать камень. Сначала она всего лишь физически ощущала холодное прикосновение к коже и давление собственной плоти на поверхность плиты, но потом вошла в более глубокий транс, чувства заострились, и она ощутила бесконечное множество пор и бороздок на своей коже и мельчайшие трещинки в камне, на котором сидела.
Теперь она совершенно успокоилась, дыхание ее замедлилось, сердце билось приглушенно и редко.
Люция позволила познанию друг друга отделиться от точки соприкосновения и расшириться, открыла камню всю себя: ток крови и биение сердца, сотни тысяч фолликулов на коже головы, сложные, мертвые отпечатки шрамов, переплетение мышц на спине. Она посвятила камень в таинство своего чрева, где яичники и матка готовились к выполнению своих функций, разделила с ним ощущение постепенно удлиняющихся костей и показала весь процесс жизни и развития.
И вместе с этим она глубже проникла в самую суть камня, коснулась его древней, грохочущей памяти. Она чувствовала его структуру, каждую трещину, каждый выступ, знала, где он зародился, где вырос и откуда его высекли, осознавала его жестокое, бесчувственное существование. В отделенном от своей горы, оторванном от земли, где он вырос, камне нет настоящей жизни. Но в нем есть отпечатки происходивших здесь событий, впечатления, наложенные временем и местом.
И храм пробудился вокруг Люции. Она едва не вышла из транса, когда восприятие внезапно расширилось. Так вода затопляет все на своем пути, когда прорывает плотину. И она чувствовала уже не просто камень, а храм как нечто целостное. Память тысячелетия открылась ей в один миг. Люция ощутила гордость и мощь этого места в юности, поняла его горечь и заброшенность. Этот храм почитали, он все еще помнил дни, когда мужчины и женщины возносили в залах молитвы и славословия и жгли жертвы на алтарях. Она узнала долгую пустоту и пришествие нового существа, после чего храм снова стал местом силы, хотя то была лишь бледная тень минувшего могущества и величия, его прежнего «я».