Нити
Шрифт:
Выбравшись из машины, я заметил врезавшийся в столб автомобиль.
– Эй! – заорал я, – Вот теперь я тебя вижу! Ты все-таки не мое видение, чувак! Я тебе помогу!
Я подбежал к побитой машине, открыл дверь и вытащил оттуда человека. Перевернув его на спину, я отскочил в сторону и заорал:
– Что за чертовщина, твою мать!
Это был я. Но другой я.
Я осторожно подошел к нему, присел на корточки и убрал со лба растрепанные окровавленные волосы. Из раны на лбу хлестала кровь. Я поднес палец к его шее: пульс есть. Я облегченно выдохнул.
– Открой
Он с трудом приподнял веки и посмотрел на меня измученными потупленными глазами. И при виде меня он еле слышно замычал. Он узнал меня тоже.
– О, черт, – взвыл я, – Откуда ты взялся? Кто ты такой?
Он медленно провел ладонью по своему лбу, поднял руку к моему лицу и размазал кровь по щеке. Его руки тряслись.
Я почувствовал, как его кровь начала жечь мою щеку. И когда боль стала уже невыносимой, я вскрикнул и проснулся.
Тяжело дыша, я приподнялся и осмотрел комнату, в которой нахожусь. На кровати рядом со мной сидела Лиз и смотрела на меня. Тогда я понял, что окончательно проснулся, устало вздохнул и успокоился. Ее присутствие оказывало невероятное лечебное действие.
– Мне показалось, что тебе снится беспокойный сон, – сказала она бесстрастным голосом.
– Тебе снятся кошмары? – спросил я ее, – Не банальные кошмары с кровью и дьявольщиной, а от которых становится тревожно и жутко на душе?
– Постоянно, – тихо ответила она, – Что ты увидел?
Я приподнялся на постели и заглянул ей в глаза.
– Я почти уверен, что тот человек, из-за которого я чуть не погиб, мне не померещился. Не посчитай меня сумасшедшим, но это был… я. И не я в то же время. Черт… не знаю, как объяснить. Его я и видел во сне. Но он ничего не мог мне сказать. У него была на голове кровь. Мы стояли в одной комнате, а потом оказались там.… Где ты меня нашла. Я вытащил его из машины. Нет…. – усмехнулся я, – Я вытащил себя из машины. Себя.… Зачем я тебе все это рассказываю?
Она немного помолчала и сказала:
– Доверие?
– Я обычно не доверяю людям.
– Все рано или поздно начинают кому-то доверять.
– Но не я, – покачал я головой.
– Чем ты особеннее других? – улыбнулась она, и я замер.
За все это время Лиз впервые улыбнулась самой печальной улыбкой на свете. В ней одновременно читалась тоска и любовь, в которых зарождалось что-то очень скорбное и трепетное.
– Мы обычные люди, – продолжила она, – нам свойственно испытывать симпатию, ненависть или равнодушие к другим. Мы – живые существа, нам рано или поздно захочется тепла. И это нормально. Мы не можем прожить без общения. Или без отношений. Из миллионов людей мы все равно найдем одного человека, которому решим и захотим открыться.
Она продолжала улыбаться. В ее словах не было ничего особенного, и я, быть может, в который раз слышал это и пропускал мимо ушей. Но сейчас задумался. Впервые в жизни я покопался в недрах своей души и показал это другому человеку. И, самое главное, я сделал это. Не задумываясь. Чистая случайность. Я смотрел на нее и… видел что-то новое. Совсем не то, что в других людях. Я просто смог ей довериться.
– Может
Она снова улыбнулась.
– Только это видение… – сказал я, – Или не видение? Что ты об этом думаешь?
Улыбка сошла с лица. Она снова внимательно и серьезно смотрела на меня.
– Мне кажется, я тебе верю. Скорее всего, ты видел именно это. Но объяснить я ничего не могу.
– Я и не прошу. Просто скажи мне, что это за место и кто вы такие? – спросил я и тут же, смеясь, добавил, – Что это заброшенный отель я уже слышал. Мне хочется знать больше.
Она встала и подошла к окну. Я последовал за ней.
– Что ты видишь за окном? – спросила она, рассматривая пейзаж за окном.
Облака пыли безостановочно и медленно поднимались к серому грязному небу. Мерзлая темно-бурая земля была усыпана вдоль и поперек железными обломками и разбитыми кирпичами. А поодаль полуразвалившиеся дома трещали по швам и скрипели при легком дуновении ветра. Все это благолепие шлифовалось отвратительным запахом гниения и разложения, который ощущался даже при закрытых окнах.
– Мы за городом, – ответил я, – вполне нормальная и объяснимая картина.
– По-твоему в городе лучше? – она повернулась ко мне, – Там все то же самое. Только вместо домов – люди.
– И что? Пытаетесь изменить мир к лучшему? – усмехнулся я.
Она добродушно рассмеялась.
– Кто мы такие, чтобы пытаться изменить мир? Еще и к лучшему. Мы его давно таким приняли и вместе с ним катимся вниз. С удовольствием или без – это уже не имеет значения. Никто из нас не тешится мнимыми надеждами подростков-максималистов об устранении несправедливости и перемен к лучшему. Это глупость и лицемерие. Наши родители, да и мы сами, столько ждали будущего, и вот оно перед нами. Еще десять лет назад было понятно, что дальше будет только хуже. Или (еще страшнее) – никак. Почему мы здесь? Потому что до этого места никто не хочет добираться. Ничего из себя не представляющие люди не рвутся в город, они остаются здесь. Мы просто не нужны. И уже никто это не скрывает. Тебе нехорошо?
Чувствовалось легкое головокружение, которое сопровождалось режущей болью в лобной части. Я наклонился и оперся о подоконник. Лиз заглянула мне в глаза, пристально разглядывая мое лицо.
– Голова закружилась внезапно. И заболела, – ответил я.
– Тебе нужно к Георгу. Он чем-нибудь поможет. Давай спустимся. Заодно познакомишься с остальными.
Мы спустились вниз, в тот самый холл. Георг сидел на диване, закинув ногу на ногу, курил и работал за ноутбуком. Когда я оказался рядом с ним, он даже не поднял голову, продолжая бесстрастно стучать по клавиатуре и изредка затягиваясь сигаретой. Рядом с ним сидела девушка, лениво развалившаяся на диване. Она словно находилась в трансцендентальном состоянии: уставшие и в то же время блаженные глаза смотрели в одну точку, а ее рука периодически подносила ко рту бокал красного вина, и она отпивала напиток маленькими, но частыми глотками. Заметив меня, она мягко перевела взгляд в мою сторону. Ее глаза впились в мои.