Ниточка к сердцу (сборник)
Шрифт:
Неуязвимый разведчик, инопланетянин Хараша Вэнеш, испытавший свои способности к гипнозу и мгновенным перевоплощениям на пятидесяти «враждебных планетах», терпит поражение на пятьдесят первой — Земле. Самый ход расследования — поиски улик, сопоставление разрозненных фактов и показаний свидетелей, хитроумный способ поимки таинственного преступника с помощью новейших технических средств — все это выстраивается в логическую цепь умозаключений, где каждое звено спаяно с предыдущим и последующим. Финал повести звучит как гимн человеческому разуму и науке.
Пристрастие Рассела к логическим парадоксам и вытекающим из них причинно-следственным связям нисколько не мешает
Рассел, тонкий психолог, в логических построениях ставит перед собой и шутливые, и очень серьезные задачи. Ставшая своего рода классической новелла «Аламагуса» напоминает по замыслу «Поручика Киже» Тынянова. Вполне допустимо, что повесть советского писателя могла натолкнуть Рассела на этот сюжет.
Слово «аламагуса» не имеет смыслового значения, это «абракадабра». Подобно тому как канцелярская описка, породившая несуществующего поручика Киже, дала повод показать казарменный бюрократизм при Павле I, так и у Рассела описка в инвентарной книге космического корабля и ее смехотворные последствия позволили высмеять непробиваемую рутину, казенщину, формализм, укоренившиеся в армиях англосаксонских стран. Сатирическйй эффект как раз на том и основан, что действие перенесено в далекое будущее. Люди летают к звездам, а порядки на флоте не изменились. Глупость и тупость неистребимы! Здесь логический парадокс сводится к шутке, но далеко не беззлобной.
По-своему парадоксален и рассказ «Немного смазки», где ставится в психологическом плане проблема комплектования космического экипажа. Придирчиво отобраны лучшие из лучших. Почему же среди них оказался недотепа, у которого все из рук валится, глуповатый чудак, потешающий команду шутовскими выходками? Как могли взять на борт корабля такого человека, да еще в качестве психолога? Над этой загадкой ломают голову участники звездного перелета, проведшие бок о бок почти четыре года. Но все они скованы железным запретом: «Никто не должен расспрашивать других или пытаться хоть краем глаза заглянуть в их прошлое. Когда жизнь человека неизвестна… труднее найти повод для иррациональной вражды, придирок и оскорблений». Нечего и говорить — это был хорошо разработанный и вполне оправдавший себя психологический эксперимент. Шутник-недотепа прекрасно справился со своей ролью психолога. Его талантливая игра и была той «смазкой», которая помогла людям притереться друг к другу, сгладить шероховатости длительного общения в замкнутом пространстве. Конечно, постановка и решение проблемы далеко не бесспорны, но рассказ наводит на размышления и написан с таким блеском, что его смело можно отнести к лучшим произведениям Рассела.
Рассказы
Старинный фольклорный сюжет о взаимоотношениях человека и его тени, развитый в свое время романтиками (Шамиссо, Андерсен), по-новому переосмыслен Расселом в новелле «Мы с моей тенью». Идею, определяющую замысел, можно передать так: если жалкий, приниженный человек, жертва социальной несправедливости, обретет душевную стойкость и поверит в свои силы, ему не страшны будут никакие препятствия.
Новелла «Мыслитель» с ее мексиканской спецификой, действием, происходящим возле Паленке, где рядом с памятниками культуры майя якобы находится гора, напоминающая исполинскую статую в позе роденовского «Мыслителя», полна иносказаний и недомолвок. Кто этот пробудившийся исполин? Символ отвлеченного мышления? Порождение инопланетной жизни? Прихотливая игра природы или древнее изваяние? Не связан ли его легендарный образ с преданиями о гигантах, спустившихся некогда с небес? Все вместе взятое и создает нужную автору атмосферу неопределенности, таинственности.
Увидев у своих ног козявку — человека (то был неграмотный, суеверный пеон), Мыслитель обещает пощадить его, если человеческий ум ни в чем ему не уступит. И тогда несчастный крестьянин задает загадку, заставившую Мыслителя вновь погрузиться в тысячелетние размышления:
— Кому сказал бог: «Да будет свет!»?
Изначальные слова Библии приобретают в контексте богоборческий смысл, воспринимаются как прославление непреоборимой мысли, стирающей грани между самим человеком и им же придуманным богом… В самом деле, где тот предел, у которого остановится пытливая мысль?
При том, что Эрик Фрэнк Рассел во многом — типичный представитель англо-американской фантастики, он писатель с индивидуальным творческим почерком, по складу своему романтик и лирик, поэтизирующий безграничные созидательные возможности человечества, грядущие завоевания Разума. Но в какие бы дали «галактической истории» ни уносило писателя воображение, его герои всегда остаются земными людьми и по сути своей нашими современниками. Любой из фантастов, обращаясь к условному будущему, привязан к своему веку. Иначе и не может быть.
Высокая гуманность, сплавленная с оптимистическим мироощущением, придает и лирическим новеллам Рассела — их также можно выделить в особую группу — жизнеутверждающую романтическую окраску.
В образе подростка, ученика пекаря, который грезит о звездах и впоследствии становится капитаном космического корабля, запечатлены светлые мечты молодого поколения, выдвинувщего из своей среды первых людей, преодолевших земное притяжение. Конечно, есть своя внутренняя логика в том, что новелла «Небо, небо…» была написана незадолго до запуска первого искусственного спутника, ознаменовавшего в истории человечества начало космической эры. Ведь Рассел с первых лет своей деятельности находился среди энтузиастов, торопивших ее приход.
…Мысль фантаста опережает столетия. На маленькой планетке, отдаленной от Земли невообразимым океаном пространства, построен космический маяк, обслуживающий звездную трассу. Смотритель маяка должен провести в одиночестве десять томительных лет. Но люди, пославшие человека в такую отчаянную даль, все-таки находят способ протянуть ему «ниточку к сердцу».
По заглавию этой поэтичной новеллы и назван сборник, знакомящий советских читателей с избранными произведениями Рассела.
Е. Брандис