Нижегородцы на чеченской войне
Шрифт:
На всем пути от Терека до Горагорского, первого крупного селения на западе Чечни, ни одного признака былых боев или тем более жарких сражений. На шоссейной дороге и по обочинам - ни одной воронки от бомб, снарядов или фугасов. Объясняется это просто: маневр российских войск, вышедших в начале операции на Терский хребет с севера, а потом с запада двинувшихся с территории Ингушетии в Чечню, был столь стремительным и неожиданным для противника, что на этом направлении он сначала практически не оказывал сопротивления.
В селе Горагорском следов боев тоже не видно, да и в целом картина запустения и хозяйственной
"Продается дом" - написано на фанерном щите. Интересно бы посмотреть на пожелавшего купить здесь жилье.
Единственный след боев - большая дыра от противотанкового снаряда на нефтяном баке. Выстрел сделан со стороны Грозного. Пошли за бак по малой нужде, но остановил возникший как из-под земли омоновец:
– Куда?
Услышав ответ, равнодушно сказал:
– Идите. Но там заминировано.
"Аппетит" сразу пропал.
Все ближе Грозный. Вдоль дороги - столбы с давно оборванными проводами, но все поля, в отличие от многих российских, на удивление, вспаханы. Видны стада коров и овец. На холме - памятник погибшим в Великую Отечественную, изрешечен пулеметным огнем. У дороги стоит "Беларусь", крыша вмята в сиденье, словно на трактор наступил Кинг-Конг. В небе над головой то и дело проносятся пары изящных штурмовиков - на Грозный. Ветер сменил направление и на сказочной красоты белоснежные горы Кавказа на горизонте летит черный дым от горящих в нескольких местах нефтяных скважин. На проселочной дороге, прямо в колее, лежит, вмерзшая в грязь, убитая телушка. Машины ее аккуратно объезжают. Неподалеку еще две-три убитых коровы со вздувшимися животами.
Горе побежденным
"23 сентября. Классера болх" - написано детской рукой на доске в одном из классов Керла-юртовской средней школы. В этот день здесь был последний урок. Потом начались бомбежки российской авиации и детей увезли в Ингушетию.
Чувствуется, что классы к новому учебному году были отремонтированы стены и полы покрашены. Но сейчас парты сдвинуты в кучу, в выбитом окне стволом на Грозный стоит станковый гранатомет "Пламя". В классах расположился отряд спецназа. Рядом со школой стоит танк, трое солдат, один из них явно азиат, копают окоп, что-то рассказывая друг другу. Вокруг школы выкопана траншея, часть ее укрыта большим красным одеялом, наверняка трофейным. У огневой точки, сложенной из мешков с песком, стоит принесенное из учительской школы дорогое кресло, чтобы спецназовцу было удобнее вести наблюдение.
В коридоре школы разбросаны учебники - русского языка, физики, "Советского права", классные журналы. Валяется книга "Живые и мертвые" Константина Симонова. Кто-то из солдат нечаянно, хочется так думать, пробегая по коридору, наступил на книгу "Где-то гремит война" Виктора Астафьева. Интересно, о чем вздохнул бы писатель, если бы посмотрел из сибирской дали на свою книжку с отпечатком сапога русского солдата на обложке...
Целый ворох табелей успеваемости на тетрадных листочках. У Залавди Дударовой в табеле - одни пятерки, в том
У школьной калитки - группа местных жителей. Старик в высокой бараньей папахе и с десяток женщин. Все худые, похожи на цыганок. Пришли отмечаться к коменданту, командиру отряда спецназа. Зачем надо отмечаться - сами еще не понимают. В лучшие времена в Керла-Юрте проживало триста семей, сейчас, вместе с вернувшимися беженцами, около 60 человек. Детей нет совсем. Женщины неохотно вступают в разговор, тем более что рядом стояла группа солдат из Кантемировской дивизии, а я был в военной форме: "Вы все равно напишете так, как это надо русским!". Но постепенно лед взаимного недоверия подтаял и женщины начали откровенно ругать армию и спецназ за поведение во время боев и зачисток.
– У нас в селе, когда "Грады" стреляли ночью, погибло пятьдесят четыре человека, а сколько скота побили ... Пятнадцать детей погибли, - плачет молодая женщина.
Вспоминаю рассказ веселого капитана-артиллериста: его батарея самоходных установок выпустила по Керла-Юрту 190 снарядов.
Женщины уверяют, что в их селе не было ни одного боевика.
– Если у вас убили мать, сожгли дом, вы будете боевиком?
– спрашивает старуха.
– У меня убили свекра - ему восемьдесят лет, какой он боевик? Деверя застрелили, мужа, сын умер от болезни. Умела бы я стрелять, клянусь, пошла бы с боевиками. Вы пройдите по нашим домам, посмотрите, что после себя оставили ваши солдаты.
– Мы всю жизнь жили среди русских, рассказывает пожилая женщина, - В каждом втором доме были русские, учителя были русские. Мы жили в дружбе, вместе работали, как одна семья... До начала этой войны свет у нас был, газ был, пенсии платили, я получала четыреста рублей. Школу обустроили своими силами, учителей наняли. Мы на зиму всем запаслись, а пришли солдаты... Танком в сарай заехали, всех индюков задавили. Внучка, два годика, только разговаривать начала, никак не хотела выходить из подвала после обстрела, так боится самолетов.
Вспомнил рассказ контрактника из Липецка: "Если сразу дверь в дом не удается открыть, стрелял по ней из гранатомета...". Другой, задержанный командирами за некорректное отношение к местному населению, повинился: "Я нагрубил только один раз. Варенья захотелось, спросил у старика, а он на меня начал кричать. Я снял автомат с предохранителя и дал очередь по низу дома. Тут же бежит бабка с банкой варенья. "Ну вот, а говоришь, что нет ничего. А ведь я мог бы и по окнам стрелять...".
Как в дивизии Чапаева: "Белые приходят - грабят, красные приходят грабят". У чеченок из Керла-Юрта оснований радоваться возвращению российской армии не больше, чем у русских женщин из фильма "Неуловимые мстители" приходу "вольной армии батьки Бурнаша". Впрочем, нынешние комиссары Фурмановы жестко наказывают тех солдат, кто обижает обывателей. Но война есть война, где всякой грязи хватает.
Одна женщина с ненавистью показала на кучу пустых консервных банок в школьном дворике, оставленных постояльцами-спецназовцами.