НКВД. Война с неведомым
Шрифт:
И вот однажды я сделал не то чтобы неприятное, но безусловно странноватое открытие. Персонал мой как-то переменился. Это чувствовалось. Понимаете, мне начали сообщать о внезапной смерти, агонии или катастрофическом, резком ухудшении состояния так, словно этого и ждали. И это, повторяю, было несколько странно. Конечно, опытная санитарка или фельдшер способны такие вещи заранее предвидеть, сплошь и рядом, но все равно, это спокойствие было неправильным, не походило на ту самую профессиональную черствость.
И
Вот Катя мне однажды и рассказала, в чем дело. Оказалось, многие знали – я имею в виду, младший персонал. Лиц офицерского состава в это не посвящали…
Была у нас санитарка. Лет сорока с лишним, классическая, патентованная деревенская баба откуда-то из псковской глубинки. Едва могла расписываться. Такие в сороковые были не редкость. Простая, неразвитая деревенская баба. Но, нужно отметить, исключительно добросовестная, исполнительная. Такая, знаете, кондовая, крестьянская истовость. В общем, в пример ставить можно иным.
И вот оказалось, что дело все в этой самой Пелагее Ивановне. Она, изволите ли знать, видитсмерть. Видит, кому помирать в самом скором времени. Но смерть изволит зрить не в виде старухи с косой, отнюдь – просто-напросто видится ей, что на груди у будущего покойника лежит толстая черная змея. Смирнехонько лежит, свернулась кольцом…
Как наши девчонки узнали? Сарафанное радио, конечно. Пелагея с кем-то поделилась по простоте душевной, та рассказала одной, другой – и вот вам перенос информации со скоростью лесного пожара… Правда, как я уже говорил, у болтушек наших хватало ума ограничить эту информацию своимкругом, не доводя до офицеров. Это чисто случайно вышло, что у Катюшки было разнеженно-болтливое настроение…
Естественно, я не поверил. Вековые традиции русской интеллигенции во мне вопияли. Так уж заведено, не нами, заметим, что интеллигент российский обязан бороться с обскурантизмом и мистикой, мракобесием и прочим дурманом. Так, как боролся со спиритизмом великий Менделеев…
Только Катька стояла на своем так, что я поневоле задумался. Девочка была не особенно сложная, хоть и не деревенская – но вот чего за ней никогда не замечалось, так это излишней доверчивости и тяги ко всякой чертовщине. Неглупая была материалисточка, у нас с ней потом все кончилось, потому что… Ну, это уже чисто личное. Главное, для Катьки это было насквозь нетипично – столь заядло уверять, будто в нашем поезде и впрямь происходят совершенно мистические вещи…
Я, конечно, язык держал за зубами. Но вот что оставалось насквозь реальным фактом, так это то самое спокойствие, с каким принималась очередная смерть. Если допустить вздорные предположения, будто Пелагея и в самом деле…
Прошло какое-то время, и я не выдержал. Поговорил
Я ее разговорил в конце концов. Путем хитрой дипломатии, включавшей, надо покаяться, и кнут, и пряник…
Поведала, что действительно видит эту самую змею, возлежащую на груди раненого примерно за сутки до летального исхода. Мол, у них в семье такое умели, и не только это…
Я тогда был не юнцом, но все же человеком довольно молодым. И мне стало откровенно любопытно. И еще кое-что примешивалось – то самое желание разоблачить шарлатанскую подоплеку нашей доморощенной мадам Блаватской…
Одним словом, мы с ней заключили нечто вроде договора: я никому о нашем разговоре не рассказываю, а она мне исправно сообщает о каждом факте наблюдения означенной мистической змеи…
Ради научной скрупулезности я даже завел отдельную тетрадочку. Все, как положено – фамилия, дата. Двадцатого числа такого-то месяца поступило сообщение, что змея наблюдалась на груди раненого, скажем, Голопятова…
И вот ведь что – стало стабильно сбываться… Я имею в виду, что «промахов» Пелагеиных в моем тетрадочке не зафиксировалось ни единого. Самое большее через двое суток, но записанный в моей тетрадочке умирал…
Хирургия, особенно полостная – дело тонкое. Специфичное. Частенько случается, что самый опытный врач попросту не мог предвидеть летального исхода. Больной, казалось бы, на пути к выздоровлению – и вдруг, нате вам…
А эта псковскаябаба без всякого образования никогда не ошибалась! Никогда. Понимаете? Месяца через три пришлось с этим смириться – когда в моей тетрадочке так и не было отмечено ни единой «пустышки»…
Как ни протестовало все во мне – и жизненный опыт, и воспитание, и материалистические убеждения – приходилось признать, что есть в этом своя сермяжная правда. Очень возможно, что наша Пелагея и в самом деле видит эту свою змеюку… Ведь ни разу не ошибалась, темное и необразованное дитя природы!
Каюсь, у меня порой возникали крамольнейшие мысли – а не оформить ли мне тетрадочные записи в виде некоего «журнала экспериментов». Записи вести пространнее, свидетелей привлекать. А после войны обратиться с этим куда-нибудь…
Мысли эти в намерения так и не отлились – побоялся. Представил, как меня встретят в каком-нибудь сугубо научном учреждении…
А развязаласьэта история совершенно неожиданным образом.
Однажды возник легонький переполох – мы тогда стояли где-то, на какой-то захолустной станции. Оказалось, это Пелагею отпаивают водичкой и суют нашатырь под нос, потому что с ней приключилась форменная истерика во всех классических проявлениях. Кое-как удалось успокоить. А потом, ночью, Катька мне сообщила испуганным шепотом, что Пелагея, проснувшись, у себяна груди увидела эту самую пресловутую и легендарную змеюку. Вот так… Получалось, что… Да что там, назовем вещи своими именами. Что она увидела собственную смерть.