Но кому уподоблю род сей?
Шрифт:
Не нужно быть ни пророком, ни духовным, чтобы понять, что последние речения никак не связываются со «Святителем» Николаем, который и епископский сан не имел права носить, ибо епископ должен быть непорочен, как Божий домостроитель, не дерзок, не гневлив, не пьяница, не бийца,.. но воздержан,.. чтобы он был силен наставлять в здравом учении и противящихся обличать.» (Тит 1:7-9). Подчеркнем еще раз: не гневлив, не бийца, но воздержан, чтобы был силен в наставлении и обличении согласно учению. Слова сии сказаны о ком угодно, но только не о Николае. Но зато именно о нем говорится: «Глупца убивает гневливость, и
Прибавим и еще, хотя это и не обязательно: если бы Арий ответил на удар Николая, то сие не было бы упущено летописцами и жизнеписателями последнего, но в том-то и дело, что, едва ли быв много выше Николая в богословском аспекте, Арий оказался на голову выше с христианско-этической стороны, ибо как будто именно о нем сказано: «Не противься злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.» (Мф 5:39; Лк 6:29); «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию], ибо написано: Мне отмщение и Я воздам, говорит Господь.» (Рим 12:19).
Николай же не столько терпелив и воздержан, чтобы ждать, когда еще Господь воздаст и отметит за Себя, — он знает более верное средство. Спасибо еще, что ко времени Никейского собора не было рыцарских орденов, и Николай не мог к ним принадлежать, а то, — окажись на бедре чудотворца меч, — за душу Ария нельзя было бы дать и полушки.
Справедливость требует признать, что отцы собора, как повествует житие Николая, «сочли такой поступок излишеством ревности, лишили Святителя Николая преимущества его архиерейского сана — омофора, и заключили его в тюремную башню. Но вскоре они убедились в правоте Св. Николая... Они освободили его из заключения, возвратили ему его прежний сан и прославили его как великого Угодника Божьего.» Что же заставило отцов Собора изменить свое мнение об излишестве ревности? — «Многие из них имели видение, когда пред их очами Господь наш Иисус Христос подал Святителю евангелие, а Пресвятая Богородица возложила на него омофор.» — Что ж, трогательно! Однако «отцы» не вспомнили, «что сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор 11:14), и что, если бы даже Сам Ангел с неба стал благовествовать не то, что благовествовано в евангелии, да будет анафема (ср. Гал 1:8).
Даже учитывая, что среди отцов собора грамотны были не все, странно, почему никто из них не вспомнил пророческого слова: «Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: «мне снилось, мне снилось». Долго ли это будет в сердцах пророков, пророчествующих ложь, пророчествующих обман своего сердца? Думают ли они довести народ Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу, как отцы их забыли имя Мое из-за Ваала? Пророк, который видел сон, пусть и рассказывает его, как сон; а у которого Мое слово, тот пусть говорит слово Мое верно.» (Иер 23:25-28).
Возвращаясь к житию Николая, отметим — удивительнее всего, что читателю предлагается поверить в «глубокое смирение», в «крайнее смирение» чудотворца, в то, что «Св. Николай прославился как умиротворитель враждующих». Правда, как то следует из «Жития», свое крайнее, предельное, глубокое смирение Николай проявлял по большей части на начальной стадии своей карьеры, зато после рукоположения в архиепископы он уже не стеснялся требовать разных достойнейших вещей, «угрожая (!) поднять мятеж (!) и лишить царя власти», и даже угрожая «великими несчастиями» и «злою смертию». Иудейский Закон, как нам помнится, не содержит запрета на такого рода деятельность, зато в иных законоуложениях подобное деяние ясно определено словом «шантаж» — тут мы и определили еще одну категорию деятельности, находящуюся под личным покровительством Николая. — Что скажем? Мы имеем слишком много примеров повторения такого пути наверх, к власти, людьми, умевшими пустить пыль в глаза своим смирением и послушанием, после чего, достигнув своей цели, они уже не стеснялись угрожать и применять силу.
Заслуживает особого внимания ревность Николая
По отношению же к раскаявшемуся и просящему у Святителя прощения Николай мог повести себя так: «Угодник Божий с презрением отвернулся от него, и когда тот упал ему в ноги, то оттолкнул его. Призывая на него мщение Божие, святой Николаи грозил ему мучением.» Не удивительна ли такая «любовь» «святи теля»? Чтобы разрешить сомнения читателя, напомним: «Любовь долготерпит, милосердствует,., не бесчинствует,.. не раздражается, не мыслит зла,.. все покрывает,.. все переносит.» (1 Кор 12:4-7). Итак, если что и удивительно, так это то, что все подвиги Николая так и описаны в «Житии» — без стыда перед людьми и без страха перед Богом.
Множа свидетельства святости Николая, авторы жития его помимо своей воли множат обличения, и, видимо, осознавая шаткость своих свидетельств о сей святости, приводят довод, призванный, по их мнению, окончательно склонить чашу весов в нужную им сторону: «Даже турки мусульмане имеют глубокое уважение к Святителю Николаю: в башне, они до сего времени бережно хранят ту темницу, где был заключен сей великий муж.» — Ну, раз даже турки мусульмане призваны в свидетели святости Николая, значит сомнений в его отношении быть не может.
Не имея, впрочем, абсолютно ничего против турок, мы хотели бы задать вопрос: А если бы сам сатана почтил Николая, то было ли бы сие зачтено последнему в заслугу или же свидетельствовало о его позоре? Весьма любопытно также узнать, что за «евангелие» подал Николаю сатана, принявший вид Самого Господа Иисуса Христа, чтобы оправдать надругательство над истинным Евангелием Иисуса. Ведь ясно же, что если бы настоящий Христос вручил Евангелие такому человеку, как Николай, то тем самым Он фактически признал, что на месте Николая Он поступал бы и в отношении Ария, и в других описанных случаях не менее противно Евангелию, и таким образом отрекся от всего в настоящем Евангелии написанного.
Впрочем, читатель будет прав, если попытается сопоставить описанное выше с известным случаем изгнания Иисусом торгующих из храма. Мы не будем сейчас говорить о его символическом смысле. Повествование это приводится всеми четырьмя Евангелистами, причем наиболее резкие выражения, если здесь можно говорить о резкости, использует Иоанн: «Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, [также] и овец и волов; и деньги меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул.» (Ин 2:13-15 ср. Мф 21:12,13; Мк 11:15; Лк 19:45). Заметим, однако, что даже в Иоанновом Евангелии нет хоть сколь-нибудь скромного описания избиения Иисусом торгующих бичом из веревок. Предположение же о том, чтобы Иисус ударил кого-то по лицу, звучит просто дико. И на основании истинного Евангелия абсурдно подумать, что Иисус мог ударить по лицу даже самого лживого из фарисеев, оттолкнуть самого неверующего из саддукеев, с презрением отвернуться от самого гордого из книжников. Зато все сие именно так и сделал бы князь мира сего.