Но кому уподоблю род сей?
Шрифт:
Вместе с пониманием смысла смирения становится понятно, почему не убийство, не хищение, не прелюбодеяние, а именно упомянутая уже раз гордыня считается самым тяжким грехом: «Отвратительно для гордого смирение.» (Сир 13:24). Гордыня есть отражение устремлений прямо противоположных формуле «Не Моя воля, но Твоя да будет». «Начало гордости — удаление человека от Господа и отступление сердца его от Творца его; ибо начало греха — гордость.» (Сир 10:14,15). Она есть иллюзия принципа «Не Твоя воля, но моя да будет». При этом бывает забыто, что «Погибели предшествует гордость, и падению — надменность. Лучше смиряться духом с кроткими, нежели разделять добычу с гордыми.» (Прит 16:18,19); «Придет гордость, придет и посрамление; но со смиренными — мудрость.» (Прит 11:2):; «Гордость человека унижает его, а смиренный [нищий] духом приобретает честь.» (Прит 29:23), — последнее на языке Иисуса звучало так: «всякий, возвышающий сам себя, унижен будет; а
Одна из приведенных выдержек («смиритесь пред Господом») дает ответ на вопрос, какое именно смирение имеет в виду Иисус, и как взаимоотносятся смирение пред Богом со смирением перед человеками. И разве Иисус казался Сам всегда смирен пред людьми? Откроем Писание: «Вошел Иисус в храм Божий, и выгнал всех продающих и покупающих в храме.» (Мф 21:12), — попробуйте представить себе Иисуса смиренно выгоняющего торговцев из храма...
«Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение.» (Лк 12:51); «порождения ехиднины!» (Мф 12:34); «пойдите, скажите этой лисице...» (Лк 13:32). Разве в сих отрывках есть хоть что-нибудь, указывающее на смирение пред людьми?! Приходится признать, что если Христос и призывал к смирению пред людьми, то лишь в той степени, в какой сие соответствовало воле Божией, смирению пред Господом.
Читаем далее: «Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам.» (Деян 5:29); «Не подчиняйся человеку глупому, и не смотри на сильного.» (Сир 4:31). И даже более того: «Ни сыну, ни жене, ни брату, ни другу не давай власти над тобою при жизни твоей.» (Сир 33:19). Об этом же и слова Павла: «Вы куплены дорогою ценою; не делайтесь рабами человеков.» (1 Кор 7:23). Именно смирение пред Господом и познаваемая сим воля Божия должна определять Христовым сонаследникам их отношения с другими людьми, и, конечно же, могут возникать ситуации, подобные той, когда Иисус говорит Петру: «Отойди от Меня, сатана!» (Мф 16:23). Где тот актер, который произнесет такое смиренно?!
Здесь нельзя упустить, что вопрос гордыни пред людьми должен рассматриваться чрез призму исполнения или неведения воли Божией. К нашей теме прямейшее отношение имеют слова Апостола: «Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас.» (2 Кор 5:13). Иначе говоря, если воля Божия состоит в том, человек, ее исполняющий, может повести себя так, что это может быть иными истолковано как гордыня. Дабы предвосхитить всевозможные недоразумения, мы должны тут же оговориться, что в решении вопроса проявления того, что может или не может быть истолковано как гордыня, надо решительно отделить себя от гнева, не говоря уже о насилии, ибо «гнев человека не творит правды Божией.» (Иак 1:20), — как пишет Иаков, а Павел призывает: «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем. И не давайте места диаволу. Всякое раздражение, и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас.» (Еф 4:26,27,31). Почитаем и Ветхий Завет: «Глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность.» (Иов 5:2); «Не будь духом твоим поспешен на гнев; потому что гнев гнездится в сердце [!] глупых.» (Ек 7:9). Посему при всяком случае, связанном то ли с раздражением, то ли с яростью, то ли с гневом, то ли со злоречием и всякою злобою и речи быть не может об исполнении осознанной, познанной воли Божией. Вот вам и «гнев праведный» в отношении человека. Выделив в только что цитированном фрагменте слово «ярость», обратим внимание на слова из жития некоего почитаемого за святого человека, который умел соединить кротость с яростью. За сим чудотворцем числится целый ряд и других подвигов, однако величайшее чудо его состоит именно в этом — в умении соединить с кротостью ярость, ибо легче насытить толпу несколькими каменными сухарями, ходить по воде, отверзать очи слепым, оживлять мертвых, двигать горы, нежели сделать то, что невозможно сделать ни с какой точки зрения — ярость несовместима с миром, кротостью, смирением, смиренномудрием.
Мы не собирались приводить в настоящей книге синоптичных нашему мнений, не относящихся к древней христианской литературе, но один из таких фрагментов, выдержку из Иоанна Лествичника, с которым мы, вообще говоря, далеко не во всем согласны, мы не можем обойти вниманием, настолько важна и точна она и в концептуальном аспекте с точки зрения изъяснения сути установления внутреннего безмолвия, и — самое главное — с точки фения практического осуществления этой задачи для читателя, коему все, писанное в сей книге, представляется чем-то большим, нежели развлечением. Итак: «Если признак крайней кротости состоит в том, чтобы и в присутствии раздражающего сохранять тишину сердечную и залог любви к нему; то, без сомнения, крайняя степень гневливости обнаруживается тем, что человек наедине сам с собою, словами и телодвижениями как бы с оскорбившем его препирается и ярится.» («Лествица» 8:13).
Обращаем внимание читателя, что Иоанн Лествичник
В качестве итога промежуточного этапа этой главы сделаем замечание, что кому-то из читателей может показаться, что смирение пред Богом антитетично дерзновению к Богу, о коем столько было сказано в предыдущей главе. Однако это далеко не так, и, прежде всего, потому, что оба эти понятия имеют свои собственные антитезы. Если смирение противопоставляется гордыне как упованию на свои собственные силы в познании мудрости века сего, то противопоставлением дерзновению является боязливость в получении познания от Бога, познания совершенного, сомнение в получаемом или тем паче отвержение мудрости, сходящей свыше. А мы надеемся, читатель не станет сомневаться в бессмысленности всерьез ставить на одну чашу весов гордыню упования на свои силы и боязливость. Таким образом, как видит читатель, и здесь все стоит на своих местах.
Мы остались в долгу перед читателем в части данного в прошлой главе обещания завершить изложение темы поста в отношении учеников Иоанновых и самого Иоанна Крестителя. Тогда мы сказали, что в отношении изоляции учеников фарисейских от Божественного знания не может быть двух мнений. А как быть с Иоанном Крестителем?
Как уже может догадаться читатель, вопрос поста Иоаннова имеет более чем непосредственное отношение к нынешней теме. Действительно, вспомним: «Пришел Иоанн Креститель: ни хлеба не ест, ни вина не пьет...» (Лк 7:33; Мф 11:18). Владея ключом изложенного нами словаря символов, мы можем понять, что Иоанн Креститель олицетворяет безмолвие, сохраняемое за счет отказа от того, что входит во чрево, и от бессознательного знания. Но ведь помимо того, что Иоанн есть Креститель, он же и Предтеча Христа, для Коего должно было приготовить пути, прямыми сделать стези Ему (Мф 3:3; Мк 1:3; Лк 3:4). И Иоанн Креститель не пребывал в безмолвии, но сам собою безмолвие символизировал! Эта образность столь же проста, сколь и несравненна по глубине мудрости: коль скоро позволительно говорить о рождении Христа в сердце верующего, то Предтечей Христа в его сердце должен быть мир и безмолвие, которые приносите сердце Иоанн Креститель!
Если к величию сей мудрости стоит прибавлять что-либо, сказанное о посте, то пусть первым будет фрагмент «Пастыря» Ерма: «Бог не хочет такого [обыкновенного, понимаемого буквально] суетного поста; ибо постясь таким образом [по обыкновению], ты не совершаешь правды. Постись же Богу следующим постом: не лукавствуй в жизни своей, но служи Богу чистым сердцем; соблюдай заповеди Его, ходи в Его повелениях, и не допускай никакой злой похоти в сердце твоем... прежде всего воздерживайся от всякого дурного слова и злой похоти, и очисти сердце твое от всех сует века сего...» (111.5:1,3). Фрагмент «Пастыря» Ерма стоило привести еще и потому, что он созвучен обличению пророков Захарии и Исайи: «Скажи всему народу земли сей и священникам так: когда вы постились и плакали в пятом и седьмом месяце, притом уже семьдесят лет, для Меня ли вы постились? для Меня ли? И когда вы едите и когда пьете, не для себя ли вы едите, не для себя ли вы пьете?» (Зах 7:5,6); «Они вопрошают Меня о судах правды, желают приближения к Богу: «почему мы постимся, а Ты не видишь? смиряем души свои, а Ты не знаешь?» — Вот, в день поста вы исполняете волю вашу... Вы поститесь для ссор и распрей... Таков ли тот пост, который Я избрал?.. Это ли называешь постом и днем угодным Господу?» (Ис 58:2-5). Тому, кто воспринял символический язык хотя бы в отношении поста, должны быть ясны глубина греха и полный абсурд буквы: «в день поста вы исполняете волю вашу».
Традиционное христианство во главе с православием обосновывает необходимость соблюдения плотских постов такими словами Иисуса: «Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених? Доколе с ними жених, не могут поститься, но придут времена, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься в те дни.» (Мк 2:19,20; Мф 9:15; Лк 5:34,35). Тем самым, не желая признать свою полную непричастность чертогу брачному, они тем не менее явно признают, что жених у них отнят, а того, что «Христос в вас» (Кол 1:27), они просто не замечают, да последние слова Павла к ним и не относятся. Но не будем забегать вперед...