Но кому уподоблю род сей?
Шрифт:
И если позволительно завершить настоящую главу художественной притчей, то обратимся к таким строкам: «Мы переходим из одного мира в другой, почти такой же, и тут же забываем, откуда мы пришли; нам все равно, куда нас ведут, нам важно только то, что происходит в сию минуту. Ты представляешь сколько жизней мы должны прожить, прежде чем у нас появится первая смутная догадка, что жизнь не исчерпывается едой, борьбой и властью... Тысячи жизней... десять тысяч! А потом еще сто жизней, прежде чем мы начинаем понимать, что
существует нечто, называемое совершенством,
и еще сто, пока мы убеждаемся:
смысл жизни в том, чтобы достигнуть совершенства
и рассказать об этом другим.
Тот же закон, разумеется, действует и здесь: мы попадаем в следующий мир в согласии с тем, чему мы научились в этом. Если мы не научились ничему, следующий мир окажется таким же, как
IХ АПОКАТАСТАСИС
И возвращается ветер на круги
Книга Екклесиаста 1:6
Зачем народ мой говорит: "Мы сами себе господа"?
Книга пророка Иеремии
Среди предшествующих глав содержалось достаточно авансов по поводу фрагмента Нового Завета, известного под названием притчи о блудном сыне, хотя наш анализ этой притчи покажет, как мы надеемся, что блудный сын есть лишь один из персонажей сей притчи, и поведение его "примерного" брата не менее назидательно, так что и из этого образа мы извлечем некоторую мудрость. Итак, мы надеемся, что в определенной степени заинтересовали читателя. Но, прежде чем приступить к истолкованию ее, мы должны обратить внимание на некоторые особенности сей притчи.
Первое, что сразу бросается в глаза, - это ее размеры: фрагмент сей является самым длинным неделимым явным иносказанием Нового Завета. Уже одно только это привлекает внимание.
Вторая особенность притчи о блудном сыне заключается в том, что она излагается одним лишь Лукой, и, несмотря на сходства синоптических Евангелий, она, как лишь редкие другие притчи, подобные притче о неверном управителе, фактически стоит особняком, не имея параллельных мест и перекрестных ссылок. Исключениями являются короткий пассаж об одной потерянной овце у Матфея (Мф 18:12-14), в символике которого без труда угадываются те же мотивы, что и в предмете нашего нынешнего исследования, и который синоптичен фрагменту, непосредственно предшествующему (Лк 15:4-10) притче, а также притча о двух сыновьях у того же Матфея (Мф 21:28-31), в которой есть определенное сходство с притчей о блудном сыне. О чем свидетельствует сей факт? Да о том, что в нее вложен столь тайный смысл, что другие синоптики - Марк с Матфеем - просто не посчитали возможным передавать сию тайну даже в зашифрованном символикой виде, в виде притчи. Однако по мере нашего продвижения в истолковании сей притчи мы найдем множество взаимных переподтверждений ее смысла и у синоптиков, и у Павла, и у Иоанна, и в посланиях, и в Деяниях Апостолов, и даже в Ветхом Завете.
Третьей особенностью этой притчи, уже в гораздо большей мере роднящей ее с остальным библейским материалом, является та неохота и осторожность, с которыми традиционные экзегеты всех конфессий и времен, начиная с Иринея Лионского, берутся за ее толкование. Да что там толкование - даже упоминание этой притчи бывает не очень желательно. Совет Мартина Лютера о необходимости избегать касательства трудных фрагментов Писания читается у них между строк.
Несмотря на то, что, как было нами отмечено, притча о блудном сыне является самой длинной, а, может быть, именно по сей причине, нам не надо жалеть места для приведения ее целиком (Лк 15):
11 Еще сказал: у некоторого человека было два сына; 12 и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. 13 По прошествии немногих дней, младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону, и там расточил имение свое, живя распутно. 14 Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. 15 И пошел, пристал к одному из жителей страны той; а тот послал его на поля свои пасти свиней. 16 И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи; но никто не давал ему. 17 Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! 18 Встану, пойду к отцу моему, и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, 19 и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. 20
11. Упражнения в истолковании притчей Нового Завета уже научили нас угадывать в образе хозяина или отца Единого Всемогущего Бога Творца - здесь невозможно ошибиться. И мы бы ничем не рисковали, если бы во всех комментариях, да и в самой притче написали "Отец" с заглавной буквы. Нынешний уровень наших знаний антропологии и палингенезии избавляет нас от мучительных сомнений с бессонницей в отношении образа младшего сына, который символизирует собой ту составляющую человека, которая является в нем вечной, той в нем субстанции, о которой повествует и притча о незаметном росте семени (Мк 4:26-29). Иначе говоря, сын блудный - тот самый внутренний человек или, что то же, муж, которому мы уделили так много внимания в одной из прошлых глав, субъект совершенствования, переходящий, обновляясь, из одной палингенезии в другую.
В отношении же образа старшего сына, отличающегося от своего младшего брата на первый взгляд выгоднейшим образом, нам не следует торопиться. Конечно, по человеческому разумению поведение старшего сына во всех отношениях примерно и заслуживает всяческого поощрения: он все время остается вместе с Отцом и "никогда не преступал приказания" Его. В этой связи может напрашиваться истолкование, опирающееся на фрагмент книги Иова, где говорится о сынах Божиих, восклицающих от радости при положении основания Земли (Иов 38:7). Легко допустить, и по этому соблазнительно легкому пути пошел, к примеру, упоминавшийся нами уже теософ Джефри Ходсон, представляющий, что старший сын является символом или образом созданий, никогда не терявших единства с творцом: Архангелов, Херувимов, Серафимов, или кого-то другого из тех, о ком вскользь упоминает Апостол Павел в послании к Римлянам (Рим 8:38). Но оставим в покое старшего сына, по крайней мере, до той поры, покуда он всерьез не выступит на арену событий, и займемся судьбой младшего сына. Старший же брат пусть остается для нас пока загадкой.
Комментируя этот стих, мы заглянем и в следующий, где говорится, что отец разделил имение. Последнее наблюдение прямо указывает на то, что стих, истолковываемый нами сейчас, относится ко времени, когда имение пребывало неразделенным, единым. И здесь нам самое время вспомнить, что символ имения Божия мы смогли изъяснить как образ человека. Хотя упомянутое единство достойно отдельного изучения, которому мы и посвятим следующую главу, мы уже теперь обращаем внимание на первоначальное единство отчего имения.
12. Следующий стих повествует об обретении младшим сыном причитающейся ему части имения отца, о разделении имения. То есть притча повествует о том, что соответствующую часть получил и старший сын, однако последний, как следует из дальнейшего повествования, не покидает отчего дома, и его часть имения не подвергается риску быть расточенной.
Итак, имение отчее разделено - разделено на одно и другое. Разве не согласуется этот вывод со словами "Нехорошо человеку быть одному." (Быт 2:18), за которыми следует описание извлечения из человека некой части (ребра) и сотворения из сей части "помощника", жены.