Но я люблю его
Шрифт:
Уверена, на ее месте папа никогда бы так не поступил. Даже в свои последние дни он оставался сильным и поддерживал меня. Даже когда ему было плохо и его знобило после процедур, он выходил в парк, садился на раскладной стул, кутаясь в плед от холода, лишь бы провести время со мной и мамой. Тогда мы были настоящей семьей.
Я не теряю надежду, что однажды на финише после своего забега увижу ее с лучезарной, гордой улыбкой. Что она перестанет утопать в депрессии и наконец заметит меня, мои успехи и достижения. Только вряд ли это случится.
У нее не осталось друзей.
В конце концов мама выключает воду, и спустя несколько минут раздаются ее шаги, сначала наверху, затем в коридоре и на лестнице. Она ступает легко и тихо, как мышка.
Я отправляю в рот последнюю ложку молока с фруктовым вкусом и поворачиваюсь к маме.
Ее светлые волосы еще мокрые и спутанные, но она уже нанесла макияж и надела миленькую блузку с брюками цвета хаки. Даже по выходным мама выглядит как адвокат, словно это все, что она теперь из себя представляет. Набор функций, а не человек.
Она устраивается рядом со мной и берет коробку с хлопьями, а я, отвернувшись, смотрю мультики. Какое-то время мы сидим в молчании: я слушаю, как она ест, и пытаюсь сосредоточиться на мультяшном псе, который скачет на экране.
– Хорошо спала?
Это ее любимый вопрос. Не знаю почему. Может, она считает, что я вообще не сплю, или это ее завуалированный способ узнать, все ли у меня в порядке.
– Ага. А ты?
– Угу.
Мне хочется возразить ей, сказать, что если бы она хорошо спала, то выглядела бы хоть сколько-нибудь отдохнувшей, но я не решаюсь.
Вместо этого в попытке сломать традиционное субботнее молчание выпаливаю:
– Ты хочешь... не знаю, сегодня чем-нибудь заняться?
Она перестает жевать, хоть у нее набит рот, и устремляет взгляд на меня.
– Мне нужно просмотреть много дел. Давай как-нибудь в другой раз, идет?
Как-нибудь в другой раз. Всегда в другой раз. Хотелось бы знать, когда наступит этот «другой раз», но, наверное, если бы я знала, то больше никогда бы не спросила.
– Да. Конечно.
Спрыгиваю со стула и поднимаюсь к себе, чтобы переодеться в джинсы и майку и уйти на весь день, как обычно.
Сегодня просто очередной день в череде разочарований, так уж повелось.
Так мы живем.
14 сентября
2 недели, 1 день
Сегодня возобновляются школьные тренировки по бегу. Это означает, что впереди новый учебный год, скоро опадут листья, а мое расписание снова будет забито.
В этом сезоне мы с Блейком назначены капитанами: он – у мальчиков, я – у девочек. У него побольше опыта в этом деле, но в нашей команде я – единственная старшеклассница. Кого, как не меня, ставить лидером.
Мы бежим бок о бок через задний выход и школьный двор в сторону лесных тропинок за футбольным полем. За нами – двадцать семь бегунов, движущихся в едином темпе, и это стимулирует. Мы с Блейком придерживаемся небольшой скорости, успевая переговариваться. Те, кто отстанут, вылетят. Если капитанам
Мы быстро входим в колею – все-таки уже три года в одной связке топчем эти тропинки. Еще совсем недавно мы и сами были неуклюжими, медленными новичками, а теперь, посмотрите, мы – ветераны, которые объединяют команду. Солнце светит ярко – сегодня один из тех последних дней, когда природа радует нас летней погодой, прежде чем осень вступит в свои права.
– Мне достался Беллник по истории, – произносит Блейк, когда мы ступаем под тень деревьев леса.
– Отстой.
Первые опавшие осенние листья приятно шуршат под ногами. По идее, мне полагается ненавидеть перспективу предстоящего учебного года, но я наслаждаюсь этим днем, предвкушая новые тренировки, холодную погоду и зимние каникулы.
– Знаю. А по математике – мисс Валентина.
– Двойной отстой, – отвечаю я. У меня ровное дыхание. Мышцы разогреты. Я счастлива, спокойна и готова к долгой пробежке.
Блейк оглядывается на бегунов позади нас. Некоторые из них уже выдыхаются, а мы ведь преодолели всего две мили.
– На следующей неделе кто-то точно вылетит.
Кивнув, я разглядываю парня: кровь прилила к его лицу, щеки раскраснелись, а темные волосы растрепались. Ветер и ветки, от которых мы уклоняемся, не оставили и следа от идеальной укладки.
Блейк неплохо подрос за лето и больше не напоминает юного школьника с непропорционально длинными и худощавыми руками и ногами. Теперь он выглядит подтянутым, здоровым и похорошевшим.
Блейк вдруг поворачивается ко мне, и я невольно задаюсь вопросом, о чем он думает. Изменилась ли я?
– Ты нормально держишься? – интересуется он.
Я широко улыбаюсь.
– Лучше не бывает. Легко одолею еще пару миль.
– Это вызов? – спрашивает он, улыбаясь в ответ. Его адидасовские спортивные штаны шуршат при каждом движении.
Я оглядываюсь на остальную команду, прикидывая, удержат ли они темп.
Половина точно справится. И этого достаточно.
– Да.
И тут я срываюсь с места, где-то отрываясь от земли, чтобы перепрыгнуть извилистые корни деревьев, а где-то хлюпая по лужам. Блейк бежит следом – его громкие шаги долетают до моих ушей, это придает мне еще больше ускорения, и лес вокруг превращается в смазанные коричневые и зеленые пятна. Все исчезает, и я лишь слышу свое дыхание и сердцебиение в ушах, здесь и сейчас существую только я и бег.
Когда появляется развилка, я выбираю левую тропинку – ту, что длиннее, – прекрасно зная, что она не входит в наш маршрут, но не желая возвращаться обратно к школе. Я по-прежнему слышу за спиной шаги Блейка. Он не отстает.
Но и не обгоняет.
Мы все бежим и бежим, пока не углубляемся еще на несколько миль в лес, тогда становится понятно, что пора остановиться. Мое горло горит от холодного воздуха, а ноги ноют.
И когда мы наконец тормозим, я смотрю на Блейка: его лицо красное от напряжения, футболка мокрая, но он улыбается так же широко, как и я.