Нобелевская премия

Эшбах Андреас

Гансу-Улофу ещё ни разу не доставалось место за столом. Он обошёл мягкие стулья, стоящие вдоль стен и окон, читая фамилии на карточках, разложенных на сиденьях. На трёх стульях кто-то установил портреты погибших профессоров в траурных рамках с чёрной лентой. Свое собственное место он, наконец, нашёл в самом непривлекательном ряду под чёрно-белыми настенными коврами, которые сообща представляли собой композицию под названием Граница между тьмой и светом.Очень актуальное название.

Ганс-Улоф

сел и снова ощутил тяжесть в груди. Angina Pectoris?Этой болезнью страдал в последние годы жизни Альфред Нобель и лечился, по иронии, нитроглицерином, на использовании которого в качестве взрывчатки было основано его предприятие. Всего несколько лет назад трое американских учёных – Фурхготт, Игнарро и Мюрад – получили Нобелевскую премию за доказательство, что вещество-передатчик EDRF, ответственное за то, чтобы гормон ткани ацетилхолин был в состоянии расширять кровеносные сосуды, есть не что иное, как простая окись азота; и это впервые объяснило, на чём основано спазмолитическое действие нитроглицерина.

Ганс-Улоф закрыл глаза, ощущая холодный пот на лбу и на спине, и ждал, когда боль пройдёт сама по себе. Постепенно прибывали остальные. Последним в зал вошёл Ингмар Тунель. Охранник закрыл за ним дверь. Председатель Нобелевского комитета остался стоять.

– Доброе утро, дамы и господа, – сказал он и обвёл присутствующих серьёзным взглядом. – Я предлагаю вначале почтить минутой молчания память наших коллег, так внезапно погибших на этой неделе.

Шорохи, бормотание, вздохи при вставании, затем оставшиеся сорок семь членов коллегии молча стояли, скрестив руки на животе и потупив взоры, и наступила тишина.

– Спасибо, – сказал Тунель по прошествии какого-то времени – может, и правда минуты.

Ритуал собрания начался. Члены комитета представили список кандидатов, предварительно отобранных для голосования. Последовало несколько возражений, одно из которых, как обычно, исходило от Кнута Хультмана, профессора хирургического факультета, который каждый год в одинокой борьбе пытался протащить кандидатов из Африки или Азии, просто потому, что они были из Африки или Азии. Идея пропорционального представительства была чужда этому комитету.

– Мы же не Нобелевская премия по литературе, Кнут, – в очередной раз напомнил ему Ингмар Тунель, вызвав отдельные смешки.

Ганс-Улоф почти не слушал. Внезапно он почувствовал смертельную усталость. Выглянуло солнце и зажгло окна напротив, которые с незапамятных времён казались ему широкими бойницами. Свет слепил его. Бойницы, что ни говори. Они дозором обходили крепость, бастион, воздвигнутый против сил распада, гибели и тьмы.

Именно против тех сил, которые теперь намеревались получить тайный доступ в эту крепость и одолеть её изнутри. И он, как назло именно он открыл им крепостные ворота.

Он встрепенулся, когда его сосед, исследователь рака по имени Ларс Бергквист,

слегка тронул его за локоть.

– Началось, – прошептал он.

Голосование, да, верно. Ганс-Улоф распрямил спину и глубоко вздохнул. Настало время. Ингмар Тунель называл по очереди имена короткого списка и просил поднять руки, а секретарь готовился отметить подсчитанные голоса.

– Профессор Марио Галло.

Фаворит. Светило в исследованиях клетки. Учёный, о котором почти каждый в этом зале уже высказывался когда-либо самым уважительным образом.

Поднялось каких-то жалких пять рук.

– Я насчитал пять голосов за Марио Галло, – подытожил Тунель, подняв седые брови и не без удивления в голосе.

– Марио Галло, – повторил секретарь собрания. – Пять голосов.

Нынешний председатель всегда упорно называл кандидатов в алфавитном порядке, а не в порядке рейтингового списка комитета.

– Профессор София Эрнандес Круз.

Ганс-Улоф Андерсон поднял руку.

И, наконец, впервые задался вопросом, который должен был возникнуть у него уже давно. А именно: что, собственно, толку в его голосе?

Невероятно, что об этом он вообще ни разу не подумал. При том, что это лежало на поверхности. Какой смысл подкупать взяткой или шантажировать одного только его из целой коллегии в почти пятьдесят голосующих? Никакого смысла. Чтобы был какой-то толк, требовалось гораздо больше голосов. Для выбора лауреата достаточно простого большинства, но для уверенности в успехе надо было держать под контролем половину Нобелевского собрания.

Ганс-Улоф Андерсон поднял руку и увидел, не веря своим глазам, как ещё двадцать четыре члена собрания сделали то же самое.

Даже Боссе Нордин.

Глава 10

Ингмар Тунель обвёл присутствующих взглядом, подняв брови в выражении крайнего удивления.

– Двадцать пять, – сказал он и поднял руку, чтобы потереть пальцем лоб над переносицей. – Учитывая наше сократившееся число, это абсолютное большинство, если мне не изменяет зрение?

Секретарь кивнул. Тунель ещё раз огляделся, рассматривая поднятые руки, словно не веря себе.

– Ну, – вздохнул он наконец, пожав плечами, – в таком случае нам незачем продолжать голосование. Тогда мы имеем, в виде исключения, полный и бесспорный вотум.

В прошедшие годы не раз случалось равенство голосов, отданных за разных кандидатов, и лишь в итоге жарких дискуссий приходили к какому-то приемлемому решению. Однажды журналистам, прибывшим на пресс-конференцию, пришлось ждать такого решения до позднего вечера.

У кое-кого из тех, кто не голосовал за Софию Эрнандес Круз, вид был чрезвычайно озадаченный.

– Вот так неожиданность, – отчётливо шептали то тут, то там, и, словно накатившая волна, установился недовольный ропот.