Нобелевский лауреат по математике [СИ]
Шрифт:
— А, на счет моего участия в гибели Скуратовского, вы, молодой человек, погорячились. Но, за откровенность хвалю. Я только сейчас понял, что такое неожиданное заявление, это, всего лишь, профессиональный прием. Вы внимательно следили за моей реакцией. Я сам, иногда, исполняю этот еврейский трюк. Скажу по секрету, вы третий частный детектив, которого нанимает Владлен Артемьевич. Но, вы единственный, кто мне внушает надежду.
Адвокат опять утонул в кожаном кресле и, выпроваживая гостя, устало помахал
— Если, будет нужна информация по этому делу, звоните без стеснения. Сделаю все возможное.
На разработку расстрельного списка у Германа ушло больше месяца. Было потрачено много сил и энергии, упущено время, а он ни на йоту не приблизился к раскрытию загадочного убийства.
«Зря я занялся этими делами, пахнувшими нафталином. Нужно начинать все сначала», — подумал он.
Герман, еще раз, проверил версии с перекрестным участием Владлена Скуратовского, домработницы, и адвоката. И, все безрезультатно.
А, с реставратором разговора не получилось. Когда Герман приехал к нему в мастерскую, художник был мертвецки пьян, выражался неразборчиво и не совсем литературно. И, дверь не открыл.
«Кажется, это преступление мне не по зубам, — мелькнула предательская мысль. — Наверно, придется позвонить заказчику и признаться в своей несостоятельности. Может, я взялся не за свое дело и нужно сменить профессию? Но, нет. Я не должен терять уверенности. Нужно еще раз съездить на Сивцев Вражек».
Герман позвонил адвокату и попросил, через Бюро технической инвентаризации, узнать кому принадлежала квартира на Пятницкой до Скуратовского. И, собрать о предыдущих жильцах исчерпывающую информацию.
Оказалось, что до восемьдесят пятого года в ней, вместе с женой и дочерью, проживал некий директор местной музыкальной школы, расположенной в соседнем переулке. Оба супруга преподавали музыкальные дисциплины, а дочка обучалась вокалу и игре на клавишных инструментах.
В семнадцать лет она была лауреатом международного конкурса по классу фортепиано. И, подавала большие надежды.
В восемьдесят четвертом году директора обвинили в каком-то служебном преступлении. А, затем, и в участии в антигосударственной организации.
Следствие длилось около года, но до суда дело не дошло. Директор школы свою вину отрицал полностью и умер в одиночной камере следственного изолятора на Лубянке. А, его жену вынудили написать заявление об увольнении и, их с дочерью, выселили из квартиры. Дом, в котором проживало музыкальное семейство, оказался ведомственным и принадлежал Мосгорисполкому.
Освободившуюся жилплощадь почему-то занял судья Скуратовский. Который проживал в соседнем дворе, в однокомнатной квартире. Ходили невероятные и непроверенные слухи, что именно Скуратовский возглавлял ту антисоветскую
На следующий день Герман решил прогуляться пешком. У открытых автоматических ворот какого-то африканского посольства, он остановился, пропуская длинную кавалькаду черных бронированных автомобилей, и, невольно, заглянул на территорию дипломатической миссии.
Во дворе, двухметровый негр, в синем комбинезоне, поливал из лейки нарядную цветочную клумбу.
От ярких красок распустившихся цветов, у Германа начало рябить в глазах. Резко, до боли сдавило виски, и эта боль была импульсом, который, помимо его воли, заставил мозг работать с предельной нагрузкой. Анализируя и синтезируя накопленную, по этому делу, информацию, он, почему-то, сразу понял, что в результате болевой реакции, в сухом остатке, будет получен ключ к разгадке этого преступления.
Герман ступил на проезжую часть улицы и поднял руку.
— На Пятницкую, — скомандовал он водителю, усаживаясь в такси.
Запущенная цветочная клумба под окном у Скуратовских, не шла ни в какое сравнение со своей дипломатической родственницей. Несколько чахлых кустов розмарина, ландышей и пионов, сиротливо жались друг к другу, уступая жизненное пространство неприхотливым сорнякам.
Герман вырвал несколько побегов крапивы, и осторожно прикоснулся к, вьющемуся по земле растению семейства бобовых. Не срывая, он приподнял зеленый стручок и убедился. что это обыкновенная фасоль.
— Фа — соль, — нараспев и по слогам произнес Герман.
Теперь ему стало какие две ноты, перед смертью, по ночам слышал судья Скуратовский. Вторым звуком была нота «соль». Для какого-то человека, эти две ноты были то ли символом, то ли паролем. А, может, наваждением.
И, это не предвещало ни судье, ни ему самому ничего хорошего. Оставляя такие улики, убийца сжигал мосты. Так мог поступать только фанатик, задумавший, убийство или казнь, составлявшее смысл его существования. Беда для него была в том, что после удачного покушения, его уже нечего не держало на этом свете.
«Наверняка, убийца имеет прямое отношение к музыке, — подумал Герман, — и музыкальный след самый многообещающий».
Музыкальная школа, в которой четверть века назад, директорствовал предыдущий, незадачливый жилец из квартиры на Пятницкой, находилась в соседнем квартале и Герман не стал откладывать визит в долгий ящик.
На школьном крыльце он прикрепил на лацкан пиджака значок «Почетный журналист», носовым платком натер до блеска золоченое перо на значке, и уверенно потянул на себя входную дверь.