Нобелевский лауреат по математике [СИ]
Шрифт:
Герман внимательно посмотрел на побелевшего, как полотно Владлена Скуратовского.
— Для такого эксперимента вы слишком впечатлительны. Не вздумайте потерять сознание.
И, обращаясь уже к, внимательно слушающему, адвокату, продолжил.
В тот вечер произошел случай, который бывает один раз из ста. Шпингалет, от сильного удара створки об основание рамы, содрогнулся, подскочил и стал на свое рабочее место. Заперев раму изнутри. И, так как входная дверь тоже была заперта на внутреннюю задвижку, создалась парадоксальная ситуация всецело изолированной квартиры,
Герман закрыл окно и задернул шторы. В кабинете повис сумрак.
— Теперь расскажу о позиции, которую выбрал стрелок. Он стрелял с расстояния двухсот метров, из расщелины между двумя домами, стоящими напротив. На уровень этого окна он спустился с крыши, то ли по веревочной лестнице, то ли, используя горноспасательное снаряжение. Я спускался туда по веревочной лестнице. Но, произвести прицельный выстрел я бы не смог. Не на что было бы опереть ствол.
Герман подошел к стоявшей навытяжку служанке, и усадил на диван.
А, сейчас перейдем к самому главному. Я, очень коротко, объясню, как вычислил убийцу. Я разыскал классную руководительницу той музыкальной девочки, которая когда-то, очень давно, играла на белом, старинном фортепиано, стоящем в соседней комнате.
Из рассказа преподавательницы, я сделал вывод, что в смерти судьи Скуратовского, виновата безумная любовь. Настоящее чувство может сохраняться десятки лет и толкнуть человека на невероятный поступок.
Почти четверть века назад в этой квартире проживала музыкальная семья. Родители преподавали музыку, и семнадцатилетняя дочка пошла по их стопам. У нее даже имя было соответствующе. Родители называли ее Фа-соль. И, это были ее любимые ноты. Многие произносили ее имя слитно. Но, звучало оно точно так же.
В восемьдесят пятом эту семью постигло несчастье. Отца арестовали за участие в антисоветской группировке и он покончил с собой на Лубянке. Несчастье не приходит одно. По решению суда их выселили из этой квартиры. И, с той поры их след затерялся.
Герман пристально посмотрел на оцепеневшего Скуратовского.
— А, в квартиру вселился ваш отчим, судья Скуратовский. Который, до того времени, прозябал в однокомнатной квартире соседнего дома. И, были слухи, что он тоже состоял в той преступной антисоветской организации. Но, как-то выпутался и прошел по делу, как неизвестный.
На том бы все и закончилось, но через время пришел из армии очень близкий человек пианистки Фасоли. Начал он разбираться в этом деле и искать свою зазнобу. И, под судью подкапывать. С ним та же история произошла. Обвинили в подготовке покушения и отправили на Колыму.
После освобождения, говорят, он в Чечне повоевал, и поскитался где-то. И, наконец, опять в столице объявился. Вот его-то имя в этом конверте и написано.
Герман вплотную подошел к, внимательно слушавшему адвокату и заглянул ему в глаза.
Одно время я подозревал вас, ребе, в организации убийства судьи Скуратовского, но музыкальный след взял верх.
— Из каких же соображений вы меня подозревали? — с нескрываемой насмешкой, полюбопытствовал Марк Соломонович.
— Все очень просто. Я покопался в вашей родословной и выяснил любопытную деталь. Вы, ребе Марк, являетесь двоюродным братом расстрелянного валютчика Рокотова. Которого судья Артемий Скуратовский незаконно отправил на эшафот. Родился Рокотов в еврейской семье и, в детстве звали его Ян Орлик. Когда мать его овдовела, она вторично вышла замуж за Тимофея Рокотова. Фамилия Рокотов Яну от приемного отца досталась. Как там было сказано в старинном еврейском пергаменте? «Возьми придорожный камень и убей нечестного судью». Но, теперь вы вне подозрений.
— Спасибо и на этом, — захлопал в ладоши ребе Марк. — Кто бы ни был убийцей судьи Скуратовского, я ему благодарен. Он взял тяжелый, придорожный камень вместо меня. Видать, была на то воля, Того, кто вершит наши судьбы. И, Никита не долго процарствовал после смерти Яна. Такой талант загубили. У избранного народа Божьего, испокон веков, не было воинского рыцарского ордена. Оружием нам служило наше золото, наш разум и наше терпение. Жил бы Ян в наши дни, был, по меньшей мере, банкиром. А, может, и министром финансов.
Герман взял под руку Владлена Скуратовского и вывел его в прихожую.
— Я свою работу выполнил. Дальше ваш ход. Сами решайте, кто прав. А, кто виноват. Как совесть подскажет. Конверт прошу не вскрывать. Завтра, при встрече вскроем.
И, уже с порога, добавил.
— Завтра жду звонка не позднее двенадцати. Думаю, что ваша жизнь в опасности. Но, это уже отдельный гонорар.
На следующий день Скуратовский, по телефону, назначил Герману встречу на выходе из метро, у Трех вокзалов.
— Это не по правилам, доктор Герман. В конверте оказался чистый лист бумаги, — заявил он растерянно.
Герман зло усмехнулся
— Я же просил без меня конверт не вскрывать.
— Я так и хотел поступить. Но. адвокат настоял, — пояснил Скуратовский.
Герман отвел его в сторону и усадил на лавочку.
— А, теперь, когда мы одни, слушайте очень внимательно и вдумчиво. От этого будет зависеть ваша последующая судьба. Вчера вечером, на Пятницкой, я разыграл спектакль. И, зрители, кажется, мне поверили. Ребе Марк решил, что ему удалось пустить меня по ложному следу. И, я сделал все, чтобы он, как можно дольше, оставался в приятном заблуждении.
История с Фасоль действительно имела место. Но, ваш адвокат и его сообщница, использовали те печальные события, что бы. не дать мне докопаться до истины.
Все дело в том, что адвокат, при помощи домработницы, которую сам и внедрил к вашему отцу, подменил оригинал картины Рубенса «Коронация Марии Медичи», на очень хорошую копию.
Когда Мария Медичи позировала Рубенсу, художник, безумно и безнадежно. в нее влюбился. И, на память об этой любви, тайно написал точно такой же портрет для себя. Получились два, почти одинаковых, оригинала.