Нобелевский лауреат по математике [СИ]
Шрифт:
Только начисто вымытое угловое окно радовало глаз. На сверкающем от заходящего солнца стекле форточки расположились, нарисованные витражной краской, два сытых и довольных своей беспокойной железнодорожной жизнью, кота. Оба были полосатые, пушистые. И, жизнерадостные.
Герман постучал поверх котячих голов и замер в ожидании. Вышитая гладью занавеска качнулась в сторону, форточка открылась и детская рука указала в сторону крыльца.
— Как долго мы не виделись. И, наконец-то, встретились, — откашлявшись, хриплым, простуженным
Бородач, с трудом, сделал шаг назад и в сторону, пропуская гостя в избу.
Сказать, что Герман узнал его с большим трудом было бы не верно. Он не узнал Генералова вообще. От того осталось чуть больше половины. Нельзя было и предположить, что за двадцать семь лет человек может так разительно измениться. Из высокого, статного и спортивного самца, превратиться в глубокого старика.
— Да, жизнь потрепала, — произнес Бородатый, — вижу, о чем думаешь. Но, это не твоя печаль-забота. Не затем звал. Хочу перед уходом душу открыть и попросить, чтобы зла не держал. Проходи и садись в красный угол. Дороже гостя не ждал.
Герман пришел в себя от неожиданности и, по каким-то мелким чертам, неуловимым жестам и оттенкам голоса, начал узнавать своего однокурсника Виктора Генералова.
Гость прошел в просторную комнату, главным украшением которой была потрескавшаяся русская печь. Повесил на гвоздь дождевик и стал выкладывать на стол продукты.
— Извини, Виктор, что хозяйничаю без дозволения. Сейчас в гости с пустыми руками ходить не принято.
— Спасибо за внимание. Лишним не будет. — Поблагодарил Генералов. — Мы с тобой вдвоем поужинаем. Жена уехала к родне в город, дочка с чужими общаться не охоча. Так и нам свободнее поговорить будет. Тебя завтра с ними познакомлю.
Из рассказа Виктора Генералова Герман узнал, что институт он так и не закончил. Со спортом тоже не сложилось. Проиграл два турнира, бросил тренироваться и из команды отчислили.
Домой возвращаться не захотел и завербовался на Тюменские газоразработки. Сначала работал чернорабочим, потом подучился на бурильщика и дошел до бурового мастера. Выходило не плохо, но начало подводить здоровье. Ноги опухали, как колоды. Сказались долгие морозные Сургутские зимы и дождливые Памарские осени.
Переехал в Вийлюйск и работал учителем математики в средней школе. Стал ездить на лечиться в Горячие ключи. Да так и прижился приймаком в таежном поселке.
— Не сложилась почему-то у меня в жизни, — подводя итог, заключил рассказчик. — А начиналось так неплохо. Из-за нее все и пошло на перекос. Как будто кто проклял. После того случая только и делал, что кусал надкушенное, носил ношенное, а е…ал брошенное. Странная и непонятная штуковина эта наша жизнь. Как и математика. Я еще в школе не мог понять, почему в Пифагоровой
— Без особого труда, — усмехнулся Герман. — В ней доказательством служит правило средней линии треугольника. Которая всегда параллельна основанию. Дальше, применяя признаки параллелограмма, все элементарно.
— Я не в математическом смысле подразумевал, а в жизненном, — произнес Генералов.
— В жизненном не пришлось, — нехотя отмахнулся Герман.
— Может так и лучше.
Генералов сходил во двор, вернулся со свертком в руках и положил на стол перед Германом.
— Компенсация за тот случай с деньгам, когда я подумал, что ты не чист на руку. Оказалось, что ты кристальный человек. Деньги я нашел через неделю.
— Где же они были? — с интересом спросил Герман.
— Я положил их в средний ящик комода, полный белья. Положил сверху. А, когда брал бритвенный прибор из верхнего ящика, то почти до конца, сначала выдвинул этот верхний ящик, а потом задвинул до упора. Он эти ничтожные сторублевки к внутренней стенке шкафа, как бульдозер ковшом, и припечатал. Когда обнаружил, тебя искал днем и ночью, но ты, скорее всего, уже уехал. Зря тогда тебя из квартиры выставил, незаслуженно.
Генералов достал из свертка наградной фамильный кортик и вложил Герману в руку.
— Думаю, тебе еще понадобится, — прошептал Генералов, — а мне уже ни к чему.
Герман осмотрел холодное оружие и положил на лавке, рядом с собой.
— Давай сделаем так, — предложил Виктору, — завтра уезжаешь со мной на Большую землю. Я тебя лечу и привожу в порядок. Будешь со мной работать. Я же помню ту историю с яблоком. Ты в нашей работе будешь мастером.
— Никуда уже не поеду, — прошептал Генералов, — мне жить, от силы, месяц. Но, за предложение, спасибо.
На следующее утро Герман, чуть свет, двинулся в обратную дорогу. До полустанка было около километра и Генералов вызвался проводить.
— Разомнусь немного, — пояснил Герману, — и о деле щепетильном потолковать хотелось бы.
На пол пути он остановился передохнуть, достал из кармана металлическую коробку из под индийского чая и надолго замер, как будто не решаясь начать разговор.
— О чем хотел поговорить на прощанье? Говори, а то раздумаешь. Время уходит, — решил помочь Герман.
— Так и быть, — махнул рукой Генералов, — с деньгами у нас туго. Помру скоро. Расходы будут не малые. Не хочу своих обременять напоследок. Они и так со мной намаялись.
Герман не дал договорить и достал толстый бумажник.
— Ты меня не так понял, — смутился Генералов, — я просить так и не научился. Даром не возьму ни гроша. Есть у меня золотые часы. Вернее, корпус от этих часов. Дай за него сколько в скупке дадут. Но, так, что бы ты не прогадал. Мне неловко и не будет. А, здесь продать не кому.