Ночь беззакония
Шрифт:
Я подняла голову и посмотрела в ярко-зеленые глаза.
Чендлер Кармайкл.
— Пошел ты. Я только начала.
— Прибереги свое отношение для того, кому не наплевать. — Он продолжал тянуть меня сквозь толпу. Моя плоть болела там, где кончики его пальцев, несомненно, оставляли синяки.
Два парня в капюшонах у входа — или выхода в данном случае — открыли ему дверь, как будто он был королевской персоной.
Он положил руку на впадину в моей спине и подталкивал, пока я не добралась до верха каменной лестницы.
Я
Чендлер был очень сексуальным. Если вам нравились безэмоциональные засранцы с умным ртом.
Я тоже была безэмоциональным засранцем с умным ртом, так что мы двое были как масло и вода.
— Она с Каспианом. — Он ухмыльнулся мне. — Но ты уже знала это.
Хорошо, умные, безэмоциональные засранцы с умным ртом.
— Куда ты меня везешь?
— Домой.
Он не сказал больше ни слова за всю оставшуюся дорогу до моего дома, и я не стала с ним спорить. Он был Чендлером, мать его, Кармайклом. В любом случае, я не могла победить.
***
Я слышала их голоса.
Я видела их лица.
Я чувствовала, как слезы отца падают на мое лицо.
Я пыталась дотянуться до него, но мои руки не двигались, словно мои кости были сделаны из бетона.
Я пыталась закричать, но звук застрял в горле.
Мои глаза были открыты.
Мое тело было живым.
Но я замерла, лежа на кровати, а рядом со мной сидел мой отец.
Отец попрощался со мной. Он спросил меня, почему. Как будто я не была здесь, не смотрела на него, не желала, чтобы он увидел меня.
Боли не было, хотя казалось, что она должна быть. Как будто я стояла в комнате, объятой пламенем, но ни одно из них не коснулось меня.
Что со мной происходит?
Мой разум кричал. Оно кричало и кричало.
Мое тело билось. Я билась и билась.
Ничего.
Ничего.
Другой мужчина, невысокий, крепкий, разговаривал с моим отцом. Я услышала слова — передозировка наркотиков и хотела заплакать, но слезы так и не появились.
Нет.
Нет, нет, нет.
Последнее, что помню, это как отправила Линкольна домой после того, как он появился с линией кокаина на члене и сказал мне попробовать.
Я позволила ему трахнуть меня, но я ни за что не засунула бы это дерьмо себе в нос или в рот. В итоге он оставил следы порошка по всему телу и внутри меня. Он трахал меня, лизал и целовал, пока мое тело не покрылось кокаином и спермой, а он был слишком под кайфом, чтобы оставаться твердым.
Он знал лучше. Как только снова смогла говорить, я собиралась проклясть его нахуй.
Но у людей не бывает передозировки от того, что в их влагалище попало немного кокса.
Ведь
Папа наклонился и прижался губами к моему лбу. Казалось, ему было больно даже прикасаться ко мне, словно воспоминания о том, как он в последний раз наблюдал за тем, как кто-то , кого он любил, уходит от него, были слишком сильными.
Почему я не могла пошевелиться? Мне нужно было дать ему понять, что со мной все в порядке.
— Я люблю тебя, ангел. Папе так жаль, что он подвел тебя.
Нет! Папа! Ты не подводил меня. Это неправильно. Что-то не так.
Пожалуйста, Бог — если ты не спишь и слушаешь — скажи ему, что я в порядке.
Он хотел убрать прядь волос за ухо, но толстый мужчина хлопнул его рукой по плечу и остановил. Отец еще секунду смотрел на меня, и по его щеке скатилась одна слеза.
Я никогда не видела, чтобы мой отец плакал. Никогда.
Он закрыл глаза на долгий миг, затем встал прямо.
Они с мужчиной обменялись еще несколькими словами, которые были слишком тихими, чтобы я могла расслышать. А потом он ушел.
Дверь закрылась со звонким щелчком в тихой комнате, и мужчина подошел к тому месту, где я лежала парализованная.
Он наклонился поближе, как будто кто-то еще мог услышать, и прошептал. — Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Скоро все это закончится.
Он знал.
Он знал, что я проснулась.
Почему он не сказал моему отцу, что я проснулась?
Я почувствовала внезапную, резкую боль. А потом не было ничего, кроме черноты.
***
Когда очнулась, я находилась в круглой комнате, почти как зал суда, но более зловещей.
На помосте в передней части комнаты стоял ряд стульев за деревянным столом, или партой, или чем-то еще. На передней части стола блестящими золотыми буквами было написано слово Трибунал. На помосте сидели десять мужчин, все молодые, большинство красивые.
Пол был из золотистого мрамора с кроваво-красной буквой О в виде змеи в центре. Стены были того же золотого цвета с высокими белыми колоннами, расположенными возле арочных проемов, которые вели в длинные коридоры. Над нами был круглый балкон, как в театрах или оперных театрах.
Меня выстроили в ряд с девятью другими девушками возле одного из арочных проемов. Нас было десять человек, все одеты в белые халаты и больше ничего. Позади нас в коридоре и на стенах круглой комнаты стояли каменные чаши с таким же огненно-красным стеклом, какое я видела в склепе на кладбище Грин-Вуд.
Ледяной холод пробежал по моему позвоночнику, и глубокий голос произнес мне в шею.
— Добро пожаловать в Судный день, милая. Ты хоть понимаешь, почему ты здесь?
Киптон Донахью стоял, прижавшись ко мне спиной.