Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых
Шрифт:
– Да уж вы наваляете! – отозвался Благота. – Что же вы творите, Витимеровичи? С войском на нашу землю пришли, наших данников разграбили. Или мы с вами не одного кривичского корня? Или не ходим все под рукой князя смоленского? Как же вы, все ряды забыв, на своих же братьев воевать идете?
– Нету больше смоленского князя никакого! – грубовато ответил Повада. – Да ты, Благота, со своего рыльца-то пушок очисти, а потом будешь нас попрекать, что-де род и племя забыли дешняне. Или с тобой не оковский княжич рядом? Что-то и вы не со смолянами теперь дружите и меды пьете, а с вятичами!
– Мало, что ли, мы с тобой медов выпили, Повада? Или плохо тебе наливали? – Благота с трудом мог увидеть врага в этом человеке,
– Вы первыми с вятичами дружбу завели, – обвиняюще сказал Дубровец. – Мы и не верили было, а теперь сами видим – правда. Вы с ними породниться хотите, а коли так, нам от вас ничего хорошего ждать не приходится. Или не так? Скажи ты, сокол ясный, – с какой такой радости ты Благоте воевать помогаешь? – обратился он к самому Ярко.
– Я обручен с дочерью князя Вершины, – чуть поколебавшись, ответил тот.
– Вот! – разом воскликнули оба дешнянских воеводы.
– Но я слышал, что князь Бранемер тоже хочет взять ее в жены?
Повада с Дубровцем промолчали и переглянулись. Они уже заметили среди дружины Лютаву верхом на лошади и, естественно, подумали, что речь идет о ней и что именно с ней Ярко обручился. А это стало для них новостью! Ни хазары, с которых все началось, ни купец Провид, которого Бранемер засылал на разведку, ни сама Лютава, когда отказывала Бранемеру, ни словом не обмолвилась о том, что обручена с оковским княжичем. Возможно даже, что тогда, месяц назад, этого обручения еще не случилось, а может, она не захотела сказать. В самом деле, кто они ей, дешняне, чтобы она стала раскрывать им все тайны своей судьбы? Посторонним про обручение не рассказывают, опасаясь сглазу, поскольку невеста, как и всякий человек на переломе судьбы, для порчи особенно уязвима. Но разве есть какие-то причины, по которым ее таинственным женихом не мог оказаться оковский княжич Ярко? Красивый, молодой, удалый, знатного рода, будущий князь!
А подобное обручение очень сильно меняло дело, и воеводы прекрасно это понимали. Отбивать девицу у ее отца – это одно. А у отца и в придачу у жениха из сильного рода, стоящего во главе многочисленного племени, – совсем другое. Тоже зная, сколько вятичских родов проживает на полуночных и восточных рубежах их земли, дешняне понимали, как опасна для них вражда с вятичскими князьями. Знай они об этом обручении заранее, никогда сродники не дали бы Бранемеру согласие на это сватовство и поход.
– Если князь Бранемер тоже к ней сватается, то кинем жребий о девице. – Ярко правильно понял их смущенное молчание и показал концом копья на землю впереди себя, намекая, какого рода жребий имеет в виду. – Мне бы с самим Бранемером сражаться пристало, но если нет его, то пусть его ближайший родич против меня выходит.
Воеводы еще раз переглянулись, потом Повада шагнул вперед.
– Ну, коли так, я выйду! – объявил он, взвешивая на руке щит и топор. – Я князю Бранемеру стрый, могу за него биться.
– Стой! – вдруг раздался со стороны лесной чащи еще один голос. – Стой, Повада! Я сам здесь.
Передние ряды того и другого войска, кто только смог его услышать, обернулись и увидели, как из леса выходит несколько человек. В том, кто шел первым, дешняне сразу узнали своего князя. Выглядел он изможденным, правую руку нес на перевязи перед грудью.
В первый миг народ замер от неожиданности, и в тишине было ясно слышно, как радостно вскрикнула Лютава. Рядом с Бранемером она увидела своего брата – он тоже выглядел усталым и осунувшимся, но по его лицу Лютава сразу угадала, что таинственный поединок в лесу он выиграл и они одержали победу.
Знай Лютомер, что княжич Ярко с целым войском в пять сотен копий и топоров явится к ним на помощь, он потребовал бы от Бранемера гораздо
В первые дни в Чурославле и вокруг царила радостная неразбериха. Сельчане скоро тронулись по домам – жить в чужих хлевах с детьми и собственной скотиной было слишком утомительно, и жажда поскорее оказаться дома перевешивала даже опасения, что враги вернутся. Тем более воеводы держались мнения, что если те и вернутся, то уже не этой зимой. А до лета князья между собой как-нибудь да разберутся. Зря, что ли, мы им дань платим?
На дворе Благоты, в братчине и даже беседе, на этот раз занятой мужчинами, толпились старейшины окрестных родов и пришлые воеводы. Все наперебой рассказывали друг другу о своих приключениях – кто где и как успел или собирался повоевать, а потом, когда подходили новые слушатели, рассказ начинался сначала, что вовсе не надоедало расскачикам.
Наибольшим успехом пользовалось повествование Мысляты. Староста Медвежьего Бора и впрямь мог собой гордиться – он возглавил одно из двух состоявшихся сражений и с честью выполнил свой долг, опрокинул передовой отряд противника и тем самым дал Лютомеру возможность лишить дешнянское войско предводителя и задержать до подхода помощи. На груди Мысляты красовалась золотая гривна, ранее принадлежавшая дешнянину Триславу и подаренная старейшине Лютомером в честь его ратных заслуг. Кроме того, Лютомер обещал немедленно по возвращении домой добиться у отца для Мысляты права самому собирать княжескую дань с Неручи, и многие уже начали называть старейшину медвежеборцев «боярин».
Гонцы, посланные Благотой еще вчера, к вечеру вернулись и доложили, что дешнянское войско действительно уходит вниз по Неручи. Еще несколько дней войско выжидало, но тревожных вестей не поступало, припасы кончались, и Благота распустил ополчение по домам – сначала коринское, а потом и свое. Луговина опустела, и только многочисленные кострища, высохший лапник от шалашей и всякий мусор напоминали о том, что здесь чуть не приключилась война.
Уехал домой и Мыслята, торопясь восстанавливать разобранное хозяйство и показать золотую гривну домочадцам, которые пережидали напасть в тайном убежище среди болот. Провожая его и передавая поклоны и пожелания «жене твоей молодой», Лютава думала, что Далянка, хоть и поступила не по обычаю, в выборе не ошиблась. Пожалуй, когда боярин Немига узнает, к кому ушла его дочь, он не станет упрекать ее за такое родство.
Убедившись, что дешняне ушли, и выждав на всякий случай еще несколько дней, Лютомер и Лютава с бойниками собрались домой, в Ратиславль, чтобы отвезти князю Вершине дань и проводить Ярко. После всего случившегося смерть Арсамана и недовольство Замилы казались такой ерундой, что ради этих мелочей не стоило откладывать возвращение.
Большую часть своего войска Ярко отправил прежним путем, по вятичским землям, под предводительством младшего брата, семнадцатилетнего Дедогнева, а сам поехал в Ратиславль только с ближней дружиной из двух десятков человек.