Ночь богов, кн. 2: Тропы незримых
Шрифт:
Ярко встал, когда девушки начали заходить. Одна за другой те появлялись из темного прохода и выстраивались вдоль стены, скромно потупив глаза. Здесь не весенние игрища – когда сватают старшие, невесте полагается вести себя смирно, не своевольничать и глаз на чужих мужчин не пялить.
– И ты вставай. – Вершина нашел глазами Лютаву, сидевшую в стороне, и повелительно кивнул ей на девичий строй. – Дочь ты мне или уже нет?
Это требование звучало довольно странно: он прекрасно знал, что ее замужеством распоряжается Варга. Но время было неподходящее для того, чтобы объяснять собственному отцу очевидные истины. Лютава тоже
Ярко напряженным взглядом встречал каждую следующую фигурку, выскакивающую из темного узкого перехода, и на лице его все сильнее проступало беспокойство. Той, которую он ждал и желал увидеть, среди этих девушек не было. Когда последняя, рыженькая Обилянка, заняла место в ряду и Солога, выглянув в переход, закрыл дверь туда, чтобы не дуло, Ярко вновь пробежал взглядом по лицам невест и посмотел на Вершину.
– Разве это все дочери твоего рода, Вершина Братомерович? – тихо спросил он.
– Все, что созрели, но мужу не отданы. – Вершина кивнул.
– Но я… Но дочь… Но я был обручен с твоей дочерью Мо… Молиславой, – помертвев, пробормотал Ярко. Он уже понял, что произошло: ему предлагают тех, что не отданы мужу! Значит, она, его единственная, – отдана… – Но как ты мог! – в гневе выкрикнул он, забыв о почтении к старшему и к хозяину дома. – Ее обещали мне! Мы обручились! А ты отдал ее другому!
– Видят чуры, я не отдал бы ее, если бы меня кто-то спрашивал! – в досаде ответил Вершина, и эта досада была вполне оправданна даже для прежнего, здорового и дружелюбного угрянского князя. – Мою дочь Молинку взяли боги! Ее взял Змей Летучий, чтобы взамен увести градовые тучи от наших полей! На нас шла гроза, нам грозил голод! Змей Летучий увел тучи, а за это взял Молинку! Он унес ее прямо с поля, на глазах у всего рода! Все тебе подтвердят, спроси хоть кого! Волхвов спроси, они не солгут! И что я должен был сделать – бежать следом и кричать, что она обещана Ярко с Оки?
Ярко помолчал, закусив губу и невольно сжимая кулаки, потом огляделся. Все, на кого падал его взгляд, сочувственно и подтверждающе кивали. Он взглянул на Лютаву – она опустила глаза. И именно это убедило Ярко, что все услышанное – правда.
– Ты знала… – кривясь, как от боли, с досадой пробормотал он. – Знала, что… Не сказала…
Лютава не поднимала глаз. Перед всем родом он уличил ее в обмане, и ей было нечем оправдаться. Она надеялась только, что сродники простят ее, понимая, ради чего она решилась на этот обман. Для того же, для чего Лютомер весной в первый раз обманул Ярко – защищая благополучие собственного рода.
– Вот эту и забирай! – сказал князь Вершина. – Она старшая, от знатной матери-волхвы, вашей же, вятичской крови. Хороша, умна, волхва – чем не жена тебе?
Услышав это, Лютава встревожилась и подняла глаза. Но нет – Ярко смотрел на нее с таким чувством, что у нее от сердца отлегло. Мало радости встретить такой взгляд – в нем было больше боли, чем гнева или осуждения, но лучше бы он злился! Лучше бы кричал, обвинял, грозил, негодовал… Но взять он ее не возьмет. Зачем ему жена, которая всю жизнь будет напоминать ему об этом
Отвернувшись от Лютавы, Ярко скользнул взглядом по ее младшим сестрам. Девушки, до того с любопытством таращившие на него глаза, вмиг опустили ресницы.
– А та не нравится – другую выбирай, – сказал Вершина. – Какая понравится, такую и возьми. Спорить не стану.
Ярко сделал несколько медленных шагов, осматривая девушек.
– Чай, не Купала – много ли тут увидишь? – не удержавшись, хмыкнул Борелют, намекая на летние купания, во время которых невест можно разглядеть получше, но осекся, вспомнив, что на Купалу-то Ярко и обручился с Молинкой, на Купалу и был в первый раз обманут.
Ярко остановился ближе к концу ряда, где стояли младшие. Равнодушно миновав пышногрудую Русаву и остроглазую Велицу, он застыл, разглядывая Золотаву. Ее, собственно, выпустили сейчас сюда только потому, что она, как единственная, кроме чернушки Замиры и Лютавы, приходилась Вершине родной дочерью и знатностью рода превосходила старших дочерей Любовидовны и прочих сестер. А по годам ей еще не пришла пора занимать место среди невест – девочке исполнилось всего одиннадцать лет. Она еще не носила девичьего венчика, а только простую тесемку, и узоры на рубахе ясно говорили, что женское естество ее еще не созрело.
Но Ярко стоял и не мог оторвать от девочки глаз. Золотава очень походила на Молинку – то же было округлое лицо с мягкими чертами, та же темно-русая коса, уже длинная, гладкая и толстая. А когда юная княжна мельком глянула на него, заливаясь румянцем смущения, Ярко увидел те же глаза – карие, окруженнные длинными черными ресницами. И взгляд их, смущенный и немного испуганный, был тот же – добрый и мягкий.
– Вот эту, – сказал Ярко.
– Э, погоди, сокол. – Любовидовна, заволновавшись, подала голос первой. – Видишь ведь – эта еще молода. Девочка еще, недоросточек, не созрела еще, ей нельзя замуж идти. Года три-четыре еще.
– Я… обожду. – Ярко окинул взглядом узоры на рубахе Золотавы, где еще не было девичьего ромбика, который женщины меж собой называют «нива непахана». – Пусть… Год, два, три… Я сам еще не старик. Но только, – он перевел взгляд на Вершину, и в глазах его появилась твердая решимость, – если и с этой что-нибудь случится, я… Как хочешь, Вершина Братомирович, но я жизни не пожалею, а за обман тебе отомщу!
– Ладно, не грози! – Богомер подошел к нему и дружески, уже почти по-родственному положил руку на плечо. – Грозный ты очень… Будто мы прям спим и видим, как бы кого обмануть! Судьбы никто не ведает, за Змеем Летучим вдогон не побежишь, это наш князь правильно сказал. А за девчонкой уж мы приглядим.
– Ты можешь забрать ее сейчас. – Князь Вершина развел руками, дескать, твоя воля. – Пусть у твоей матери пока поживет, а как княгиня Чернава решит, что пора, – тогда и свадьбу.
– Да что же ты говоришь, батюшка… – в отчаянии начала Любовидовна, у которой отнимали младшую дочь, к тому же совсем ребенка!
– А то и говорю! – Вершина повысил голос, точно речь шла не о его родной дочери, а о чем-то неживом и неважном. – Мы ведь невесту возьмем у них? Так пусть и они у нас берут, а не то слава пойдет, что-де угрянские князья – лгуны, подлецы, обояльники, слова не держат!