Ночь богов. Книга 2: Тропы незримых
Шрифт:
Ратиславичи в последнее время нередко говорили об этом. Отказавшись платить дань смоленской княгине Избране, они тем самым отказались и от защиты, которую светлый князь днепровских кривичей давал малым кривическим племенам. А отбиваться от вятичей своими силами – хватит ли этих сил? Тем более что за спиной у Святомера оковского не только сама Ока и вятичи, но и весь Русский каганат – донские лебедяне, воронежские поборичи, поляне со среднего Днепра…
– Хочешь не хочешь, княже, а надо нам хотя бы Бранемера дешнянского себе в друзья заполучить, – рассуждал Богомер. – Хотели же весной к нему посольство снаряжать – я так мыслю, теперь самое время. Хоть он нам поможет, если что.
– От
– О волоке тоже подумать надо, – вставил Вышень. – Сейчас-то он наш, а если у нас беда какая – Бранемер его разом себе загребет. Ведь это место какое! Хоть торговать, хоть воевать – с Днепра на Оку мимо Болвы и Рессы дороги нету.
Говорили много, но в целом все старшие Ратиславичи были согласны: к князю Бранемеру, сидевшему на верхней Десне, нужно снаряжать посольство. В его владения входило междуречье верхней Десны и ее притока Болвы, и земли ниже по Болве, то того места, где на Неруссе уже сидели данники сожанского князя Радима. Собственно кривическое население располагалось там только в верховьях Десны и на Снопоти, куда проникло из днепровских земель, подвластных смолянам, а на всех прочих его землях смешалось разнородное и разноязычное население: остатки голяди, в разной степени породненные с ними и между собой кривичи и вятичи. Смоленские князья, раньше других укрепившиеся на своих землях, прибрали к рукам эту местность, ценность которой со временем все возрастала. За реку Рессу и волок, через который с Оки можно было попасть на притоки Днепра, угренские князья не раз воевали с дешнянскими, но еще в пору молодости Вершины смоленский князь Велебор присудил эту землю угрянам. Велебору, собственно, было все равно, кому она достанется: и тот малый князь, и другой будут делиться с ним собранной там данью и позволят светлому князю пользоваться волоком, если возникнет нужда. Но старого князя Божемога, отца Бранемера, Велебор не любил, а юный Вершислав угренский, в семнадцать лет оставшийся первым наследником ратиславльского стола, казался ему наиболее послушным и легко управляемым. Надо сказать, что Велебор не ошибся, и при жизни его Вершина не обманывал светлого князя. Но теперь, когда Велебора нет, не у женщины же, к тому же незамужней, ему искать помощи и поддержки!
– А что она, Избрана Велеборовна, замуж не вышла? – как-то спросил Вершина у Радяты.
– Не вышла! – тот развел руками. – Пуще того! Она же вдова, все во вдовьем повое ходила. А теперь, говорит, семь лет прошло, а детей-то нет – опять, говорит, буду девкой жить! И ходит простоволосая, с косой и с венчиком девичьим.
Ратиславичи качали головами. И на Угре был известен обычай, согласно которому молодая бездетная вдова через семь лет снова может считаться девушкой и одеваться по-девичьи, но мало кто им пользовался. Случалось, что девушка, выданная замуж лет в четырнадцать-пятнадцать, быстро становилась вдовой. Но через семь лет у ее ровесниц будут шестилетние дети! И глупо такой кобыле, на третьем десятке, ходить в девичьих хороводах. Но, как видно, дочь Велебора так не считала.
– Правда, коса у нее знатная, – не мог не признать Радята, тоже не одобрявший смелости смоленской княгини. – Косой такой гордиться можно. Из наших только у Лютавы такая коса, да у Велеборовны посветлее,
Лютомер и Лютава тоже сидели в братчине, в самом углу. На эти вечерние сборища отцов они теперь являлись каждый день: у обоих было предчувствие, что привезенные новости и нынешние разговоры имеют прямое отношение к их собственному будущему.
– И что – не сватаются к ней? – полюбопытствовал Толигнев.
– Да уж сколько раз! – Русила махнул рукой. – Нам тамошние люди всякого рассказали. Откуда только не сватались к ней! И черниговский князь, и сам Ярослав киевский тоже сватался, еще откуда – я и не упомню. Да вишь, не хочет больше замуж. У них там ждут, что она за воеводу пойдет. Воевода у них, у смолян. Секачом зовут. Тоже хорошего рода, в прежние времена его пращуров смоляне в князья выбирали. Да только я большой любви между ними не заметил. Смотрит она на него, как… Нехорошо, словом, смотрит.
– Может, другого ей жениха подобрать? – ухмыльнулся Борослав Боровитович. – Помоложе, покрасивее?
– Тебя, что ли? – средний из братьев Боровитовичей, Томислав, тоже усмехнулся и легонько хлопнул его по затылку. – Так и вижу ее в матушкиной истобке. Мало у тебя там Неведовна с Суровкой ругаются. Только Велеборовны смоленской им и не хватает!
В братчине засмеялись: все знали, что тридцатилетний Борослав, уже имея двух жен и пятерых детей, все еще заглядывается на девушек. Он не скрывал, что с удовольствием взял бы и третью жену, но две его старшие, Неведовна и Караваевна, за грозный норов прозванная в Ратиславле Суровкой, то и дело бранятся между собой – если поселить с ними еще и третью, то хоть из города беги, как говорила их общая свекровь, бабка Ярожитовна.
– Да я зачем? – виновато и лукаво ухмыляясь, отбивался Борослав. – У нас вон какой жених есть! – Он кивнул в сторону Лютомера. – И годами ей ровня, и неженатый еще. Ты, волк наш Ярилин, не весь же век в лесу жить собираешься? Пора и тебе свой дом заводить, волчат выводить. А чем тебе не жена – смоленская княгиня?
– Не пойдет она за меня. – Лютомер усмехнулся. – За нее вон киевский князь сватался, а я кто? Волк лесной.
– Так князем же будешь!
– Когда еще буду, дай Макошь батюшке сто лет жизни! Я не тороплюсь.
– Спасибо на добром слове! – ответил ему сам князь Вершина. – Ну, если так, не хочешь ли тогда в Оболвь съездить? Думаю я тебя, Ратиславе, – Вершина повернулся к старшему из нетей, – попросить съездить к Бранемеру дешнянскому, а Люта с бойниками в провожатые дам. Передай ему, как мы тут говорили, – что хотим, дескать, быть с ним в дружбе, от вятичей, а случись – и от смолян вместе обороняться и друг друга в обиду не давать. Если согласится – сам смотри, чем союз крепить. У нас с ним родства нет, попросит девицу в жены себе или из родни кому – соглашайся, отдадим. Но тогда и у него девицу бери – женихов у нас тут хватает.
Ратиславичи закивали. Женихов в роду и правда хватало – именно этой осенью могли уже жениться и Славята, сын Томислава, и Огневец, сын Молигневы. Следом подрастали и младшие сыновья Томислава – Растимка и Ратибой, за ними Радигость – сын Борослава. Так что если у Бранемера дешнянского имеются дочери, девушки-невесты или девочки-подростки, женихи есть, и даже можно выбирать. Да и сам Бороня, приемный сын Вершины, – восемнадцать лет парню, из бойников вышел год назад, самое время жениться! Женщины в беседе охрипли от споров, кого лучше за него взять. Любовидовна, его мать, хотела бы видеть в своей семье Далянку, но на это князь Вершина согласия не давал. Мешковичи и так свои, насквозь родные, что с ними еще раз родниться? Брак княжеского сына – большое дело, особенно в нынешней непростой обстановке, и князь не хотел продешевить, решая его судьбу.