Ночь богов. Книга 2: Тропы незримых
Шрифт:
Из Ратиславля наконец приехал двоюродный брат Борослав Боровитович – младший родной брат Ратислава. Его называли Борославом-старшим, чтобы не путать с Бороней, Борославом-младшим, его двоюродным братом по отцу, с которым им досталось одно на двоих имя общего предка. Как он рассказал, после долгих разговоров с родом и волостью князь Вершина, несколько пристыженный теми делами, которые натворили якобы родичи его младшей жены, никаких обвинений Лютомеру и Варге выдвигать не собирался, а, наоборот, пообещал им по возвращении подарки во искупление вины. Взамен он просит их пока еще побыть в
Лютомера и Лютаву это решение устраивало, и они принялись собирать дань, которую здешняя волость платила угренскому князю: зерно, мед, воск, льняное и шерстяное полотно, железо, меха, шкуры и кожи – кто чем богат. Благота, освобожденный с их приездом от этих хлопотных обязанностей, похаживал вокруг, засунув руки за пояс, или похрустывал капустной кочерыжкой и знай восхищался: это какая же жизнь пошла распрекрасная, ничего-то ему больше делать не надобно, знай себе прохлаждайся! Но едва возникало какое-то затруднение или недоумение, что-то не получалось, или что-то было некуда складывать, или хотя бы двое саней застревало в воротах – кочерыжка летела в сторону, а боярин со всех ног кидался помогать, разъяснять, изыскивать и растаскивать.
Однажды, уже ближе к концу месяца полузимника, Лютомер вернулся от Льняников – так звалось одно из дальних сел, в угодьях которого особенно хорошо рос лен, и все свои подати они выплачивали в основном им. Был поздний вечер, но никто не торопился спать. Привезенное принесли пока в братчину и разложили на лавках; Лютава металась между свертками льняной ткани, осматривала, ощупывала, разражаясь то радостными, то пренебрежительными восклицаниями. У всех хозяек лен получается разный, и качество ткани тоже бывает совсем разное. Бойники толпились возле лавок: они имели право на часть собранной дани, а их старые рубахи к концу года поистрепались. Парни щупали ткань, присматривали себе куски получше.
– Не трогайте никто ничего! – кричала Лютава, размахивая деревянным «локтем», которым измеряют ткань. – Худота, лапы-то подбери, нечего хватать! Вот все перемеряю, разберу, тогда и будем делить!
– А когда ты перемеряешь?
– Завтра! Не ночью же мне с этим возиться!
– А завтра мы опять уедем. Варга, хоть бы денечек дал отдохнуть!
– Я знаю, почему Миляга ехать никуда не хочет! Он боится, что его Приветку без него сосватают!
– Тебя не спросили! А можно мне вот этот кусок на рубашку?
– На рубашку тебе? Вот эту дрянь кто вам всучил? – Лютава гневно потрясала куском ткани, серым и грубым, да еще с камими-то ржавыми пятнами. – Да это делала безрукая какая-то,
– Ну… – Лесога почесал в затылке. – Это не от Льняников, это, похоже, от Сваряничей привезли.
– Делать-то с этим что?
– Ну, на подкладку в стегач сойдет, там все равно не видно. Туда и жалко хорошую-то, – примирительно предложил Дедила.
– А кто это подложил, я помню, – вставил Бережан. – Точно, у Сваряничей взяли, где еще, помнишь, чур дубовый на въезде. Не помню, как называется, там еще гороховой кашей нас весь день кормили. Помнишь, Лесога, девчонка у тамошнего деда, все глазками сверкала? Вот пока она с нами перемигивалась, бабка эту дрянь и подсунула.
– А что же ты тогда не сказал?
– Да я тоже… не на бабку смотрел.
Кто-то засмеялся, Лютава вздохнула:
– Ославят вас, как дураков последних! Вот велеть бы вам дань одними девками собирать, вот тут бы вы не промахнулись!
– Уж это точно! – Невесель ухмыльнулся. – Всех бы перещупали, пересмотрели, а самых бы лучших выбрали.
– Чуете, вот тут бы вместо тканин этих везде девки сидели, – мечтательно протянул Худота и обвел рукой лавки. – А мы бы ходили да выбирали: кому какую…
– Ну, пятнадцать локтей, на рубашку годится, кому? – Лютава подняла сверток сложенной ткани. – Соколик, тебе хватит, берешь?
– А мне?
– А ты погоди, тебе пятнадцать локтей мало, кусок узкий. Вон тот побольше вроде, погоди, сейчас померяю.
– А можно и два разных. Подумаешь, рукава другого цвета! Покрашу, и не видно будет!
Пока Лютава возилась с тканью, Лютомер отошел к окошку и прислушивался к чему-то далекому.
– Волков слышал, – сказал он, подойдя к сестре. – Далеко, плохо разбираю. А что-то нехорошее говорят.
– Что? – Лютава обернулась, опустив мерный локоть.
– Про чужаков каких-то. Но очень далеко, не слышу.
Лютава тоже прислушалась, но, не обладая тонким слухом оборотня, не уловила ничего.
– Далеко, – повторил Лютомер. – Пойду наружу, послушаю.
Он взял с лавки шапку и вышел.
Чурославль уже спал: маленькие окошки везде были задвинуты заслонками, печки не топились. По небу тянулись темно-серые тучи, как огромные комки нечесаной шерсти, а между ними в небесной черноте неожиданно остро и чисто поблескивали звезды. С пригорка был хорошо виден берег, засыпанный снегом, а чуть подальше – молчаливый спящий лес. Снова падал снег, но тепло – снова подтает.
Стояла тишина. И в этой тишине Лютомер отчетливо слышал долетающий из леса волчий вой. Серые братья подавали голос с полуденной стороны, где текла река Неручь, а еще дальше начинались земли, куда угренские князья за данью не ходили. Этот вой под ночным небом был все равно что голос с Того Света. Лютомер прислушивался. Волки подавали весть о том, что в их лесу появились чужие. Чужих было много, это была не добыча, а опасность, угроза. В звериной речи нет слов, и Лютомер понял только, что опасность несут люди.