Ночь длиною в жизнь
Шрифт:
— По-моему, примерно так. — Стивен смотрел на меня из-за чашки кофе, пытаясь определить, не переборщил ли.
— Отлично, детектив. Четко, кратко и объективно.
Стивен коротко, облегченно выдохнул, словно вышел с устного экзамена, и вгрызся в бутерброд.
— Как думаешь, сколько осталось времени до того, как все это превратится в каноническое Евангелие от Кеннеди и оба дела закроют?
Стивен покачал головой.
— Похоже, несколько дней. Он еще не отправил документы наверх; мы продолжаем собирать улики. Детектив Кеннеди очень основателен. То есть у него есть теория, но это
Значит, у меня в запасе дня три. Никто не любит оглядываться. Как только дело официально закроют, причин для дальнейшего расследования не останется, разве что всплывет нотариально заверенная видеозапись убийцы, признающегося в обоих преступлениях.
— И все будет в шоколаде, — подвел итог я. — А что лично ты думаешь о теории детектива Кеннеди?
От неожиданности Стивен замер с недожеванным куском бутерброда во рту.
— Я?
— Ты, солнышко. Я и так знаю, как работает Снайпер. Мне интересно, что можешь предложить ты, помимо сумасшедшей скорости машинописи.
— Не мое дело… — Он пожал плечами.
— Нет, твое. Я спрашиваю тебя; значит, это твое дело. Тебя его теория греет?
Стивен откусил еще кусок бутерброда, чтобы было время подумать, и уставился в тарелку.
— Безусловно, Стив, не стоит забывать, что я могу оказаться чертовым придирой, или свихнулся от горя, или свихнулся сам по себе — короче, возможно, я не тот человек, которому нужно поверять потаенные мысли. И все равно тебе наверняка приходило в голову, что детектив Кеннеди не обязательно прав.
— Я думал об этом.
— Ну естественно, думал, если ты не идиот. А кто-нибудь еще из команды об этом думал?
— Никто не говорил.
— И не скажут. Они все об этом думали, они ведь тоже не идиоты, но держат рот на замке, потому что боятся попасть в черный список Снайпера.
Я навис над столом, и ему волей-неволей пришлось взглянуть на меня.
— Остаешься ты, детектив Моран. Ты и я. Кроме нас двоих, никто не станет искать убийцу Рози Дейли. Теперь тебе понятно, почему наша игра этически правильна?
— Кажется, да.
— Этически она чиста со всех сторон, потому что твоя главная ответственность — не перед детективом Кеннеди, и даже не передо мной, если на то пошло, а перед Рози Дейли и Кевином Мэки. Мы — все, что у них есть. Так что хватит терять время, как девица, цепляющаяся за трусики; расскажи, что ты думаешь о теории детектива Кеннеди.
— Я не в восторге.
— Почему же?
— Дело даже не в дырах: неизвестен мотив, неясно, как Кевин узнал о побеге, и прочее. Такие дыры неизбежны — столько лет прошло. Меня беспокоят результаты по отпечаткам.
Я верил, что он зацепит.
— А что с ними не так?
Стивен слизнул майонез с пальца и помолчал.
— Для начала — пальцы неизвестных снаружи чемоданчика. Может, они не значат ничего, однако, будь это мое расследование, я бы идентифицировал отпечатки, прежде чем закрывать дело.
Я почти наверняка знал, чьи там отпечатки, но неохота было делиться.
— Я бы тоже, — согласился я. — Что еще?
— А еще — почему нет отпечатков на первой странице записки?
— А что на это говорит Кеннеди?
— Он называет это мелким отклонением — ничего важного, такое бывает в любом деле. Кевин протирает обе страницы в первую ночь, прячет половину, а когда достает из тайника, не оставляет отпечатков — они остаются не всегда. В общем-то это похоже на правду, вот только… Мы говорим о человеке, который собирается покончить с собой. Он фактически признается в убийстве. И плевать, какой ты крутой, ты будешь потеть, как су… как сумасшедший. А если потеешь, оставляешь отпечатки. — Стивен покачал головой. — Так что на этой странице отпечатки должны были быть, и точка.
— Давай представим на секундочку, что мой старый друг детектив Кеннеди впервые в жизни лопухнулся и Кевин Мэки не убивал Рози Дейли. Что мы тогда имеем?
Стивен посмотрел на меня.
— Мы считаем, что Кевина тоже убили?
— Сам решай.
— Если не он вытер записку и положил ее в карман, это сделал за него кто-то еще. Значит, убийство.
Внезапно меня окатила предательская волна приязни, я готов был обнять мальчонку за шею и взъерошить ему волосы.
— Очко в мою пользу, — сказал я. — И что нам известно об убийце?
— Мы считаем, что это был один и тот же человек?
— Искренне надеюсь на это. Да, райончик у нас еще тот, однако два убийцы на одной улице — это уже перебор.
Начав излагать собственные соображения, Стивен куда меньше стал меня бояться. Он подался вперед, положив локти на стол, и так увлекся, что напрочь забыл об остатках бутерброда. В его глазах вспыхнул новый, жесткий огонек — такой жесткости я не ждал от милого робкого новичка.
— Ладно, тогда, если верить Куперу, это, вероятно, мужчина. Возраст, допустим, от тридцати с лишним до пятидесяти; значит, ему было от пятнадцати до тридцати, когда умерла Рози; в хорошей форме — и тогда, и сейчас. Значит, парень с мышцами.
— С Рози — да, — согласился я. — С Кевином — не обязательно. Если придумать, как заставить его наклониться над подоконником — а Кев не страдал подозрительностью, — одного легкого толчка хватило бы. Мышцы не нужны.
— Значит, если нашему мужчине было от пятнадцати до пятидесяти, когда он добрался до Рози, значит, теперь ему от тридцати с лишним до семидесяти.
— Увы. Что еще можно придумать, чтобы сузить круг поисков?
— Убийца вырос в окрестностях Фейтфул-плейс, — напомнил Стивен. — Он знает номер шестнадцатый изнутри: когда он понял, что убил Рози, то здорово офигел, но вспомнил о бетонных плитах в подвале. И, по общему мнению, с номером шестнадцатым лучше всех знакомы те, кто подростком жил на Фейтфул-плейс или по соседству. Возможно, сейчас он там больше не живет — узнать, что обнаружено тело Рози, можно было разными путями, — но когда-то жил.