Ночь голубой луны
Шрифт:
– Пора, Верт! – сказала она псу.
Месье Бошан объяснил ей, что Йемайя – это великая матерь, владычица морей. А ещё он рассказывал, что на неё нельзя полагаться: «Если она не примет твой дар, всякое может случиться. Шторм, ураган, цунами… – Месье Бошан помолчал и добавил: – Она может исполнить твое желание, но не за просто так. Она ждёт от тебя дара».
Берегиня сунула руку в коробку из-под туфель и вытащила одну из статуэток-мерлингов. Держа её кончиками пальцев, маленькую, гладкую, такую приятную на ощупь, она медленно поднесла фигурку к лицу, чтобы разглядеть, какую
– О-о-о-о, да это Седна! – прошептала она, ласково поглаживая меховой воротник, круглое личико и согнутые в локтях руки богини.
В горле у неё вдруг образовался комок, и, судорожно сглотнув, она храбро обратилась к богине:
– Седна… – Комок мешал говорить. Откашлявшись, она продолжала: – Седна, мне жаль, что ты очутилась так далеко от дома…
Эта древняя богиня ледяной Арктики самая строгая и молчаливая из всего племени русалок.
Седну вырезали из куска ели, которую однажды зимой во время шторма прибило к берегу. Мокрая ель была душистой и нежно-шелковистой на ощупь. Статуэтка тоже была такой.
– Я буду скучать по тебе… – шепнула Берегиня, сжимая деревянную фигурку. Потом, всматриваясь в густую черноту непроглядной ночи, она тихо произнесла: – Йемайя, великая матерь, владычица морей, прими этот дар! – И поспешно, не давая себе времени передумать, бросила крохотную статуэтку в солоноватую воду пруда.
Плюх! Услышав, как фигурка упала в воду, Берегиня закрыла глаза и глубоко вздохнула. Седна была её любимицей, а после того, что случилось сегодня, месье Бошан вряд ли станет вырезать ей новую богиню.
Подумав о месье Бошане, она вспомнила, как недавно отнесла ему найденный на берегу можжевеловый брусок. Можжевельник лежал у него на столе рядом с ножом, которым месье Бошан резал по дереву. Берегиня точно знала, кого из мерлингов нужно вырезать на этот раз, и даже попросила об этом месье Бошана. Однако он всё никак не начинал работу. Ну а теперь он так сердит на Берегиню, что, наверное, вообще ничего не станет делать.
Она заглянула в обувную коробку. Шесть мерлингов по-прежнему тихонько лежали там на мягкой красной майке. Потом она потрогала карман. Сквозь ткань джинсов чувствовался рельеф седьмой деревянной фигурки. Верт тоненько заскулил. А сверху вдруг послышалось знакомое: «Давай! Давай!»
44
«Давай! Давай!» – это единственное, что мог сказать Капитан. Всякий, кто слышал чаек, знает, что они всегда повторяют это везде и всюду – на реке, на море или на озере. «Давай! Давай!» – вот и весь их лексикон. Но очень немногие люди понимают, что они хотят сказать. Например, матросы рыболовецких судов знают, что когда чайка кричит: «Давай! Давай!» – это значит: «Угостите меня рыбкой!» Матросы понимают язык чаек. Поэтому судно, идущее на промысел, обычно сопровождает целая стая птиц.
А ещё чаек понимают детишки, которые играют на пляже у полосы прибоя. За это чайки любят человеческих малюток. Они вьются над их головами и приглашают поиграть в догонялки, громко крича: «Давай! Давай!» – и малыши действительно начинают бегать за ними и стараются догнать этих красивых птиц.
Дожидаясь,
Справившись с угощением, Капитан повторял: «Давай! Давай!» Обычно Берегиня снова давала ему какое-то лакомство: ломтик жареной картошки, клубнику или самое-самое желанное, непревзойдённо-аппетитное, расчудесно-волшебное, умопомрачительно-изумительное, божественно– дивное кушанье – да, да, да, красно-сахарный, сочный арбуз!
Капитан обожал арбуз. За большой, спелый, сладкий кусок арбуза он был готов сделать всё, что угодно. Всё-всё-всё.
Да и вообще, он снова научился летать только благодаря арбузу.
Когда его крыло немного зажило после удара о кухонное окно, Берегиня взяла его под мышку, отнесла вниз и посадила в траву у крыльца, а Синь положила несколько кусочков спелого красного арбуза на перила, которые были примерно в двенадцати футах от земли. Капитан, сидя в траве, отлично видел тёмно-алые кусочки и чувствовал их головокружительно-сладкий аромат.
Он крикнул: «Давай! Давай!» – что означало: «Бросьте мне несколько арбузных кусочков!» Но Синь, вместо того чтобы выполнить его просьбу, вдруг повернулась к нему спиной и ушла на кухню. А Берегиня, став возле него на коленки, шепнула: «Арбуз, Капитан! Арбуз!» – и погладила его по спинке. Потом она раскрыла ему крылья, слегка подтолкнула и сказала: «Лети и возьми его сам!» И тут он, забыв о сломанном крыле, о страхе, что ему может стать больно, вдруг взмыл вверх и, описав круг в воздухе, приземлился на перила!
Конечно, этот первый полёт был неуверенным и некрасивым. Но всё-таки он смог взлететь и заодно полакомиться арбузом.
С тех пор как только Синь или Берегиня говорили: «Арбуз, Капитан!» – он тут же брал курс на призрачно-голубой дом, садился на перила крыльца и всегда обнаруживал, что там его дожидаются сахарные, сочные арбузные ломтики.
Вот его девочка. Вот его друг-пёс. Плывут по воде. Они не дома, не на крыльце, а почему-то в шлюпке на пруду. Он заметил их и пустился вдогонку. Оказавшись прямо над шлюпкой, он переключил скорость, перейдя на бреющий полёт, дал сигнал, пронзительно вскрикнув: «Давай! Давай!», что означало: «Иду на посадку!» – и камнем упал вниз.
45
В последний момент Берегиня успела нагнуться, и как раз вовремя! Увернувшись от пикирующего прямо ей на макушку комка чёрно-белых перьев, она увидела, что Капитан с размаху плюхнулся на спину Верту, который только жалобно тявкнул.
Верт, конечно, привык работать взлётно-посадочной площадкой для Капитана, но для порядка ворчал и жаловался на бесцеремонность пернатого друга. Впрочем, он был очень рад встрече с Капитаном. При ярком свете полной луны Берегиня видела, что Верт довольно улыбается.