Ночь греха
Шрифт:
После дразнящего легкого удара языка Джек убрал ладонь с ее шеи. Энн прижала свободную руку к губам. Она чувствовала себя очарованной и развращенной одновременно. Ей хотелось, чтобы он снова целовал ее. Только одно прикосновение, одно мгновение холодных губ к губам, и ей хочется отдать ему весь мир?
– В знак благодарности, – сказал он, сжимая ее пальцы. – А теперь давайте войдем в дом и обсушимся.
С сосредоточенной решимостью он встал, и она помогла ему переступить через порог.
Запах леса и дождя, холодный и свежий, исходит от ее
Все завертелось, кружащееся и легкое, как одуванчик. В голове у него стучало. Он почти ничего не видел.
– Сюда, – сказала она. – Садитесь сюда.
Джек распростерся на деревянном диванчике и откинул голову на его спинку. Он смутно видел только ее лицо, удивленное, потрясенное, горящее румянцем после того, как он поцеловал ее. Такой осторожный, дразнящий, маленький поцелуй! Ее губы стали мягкими – бесхитростная покорность. Ее невинный рот приоткрыт – естественный, неумелый призыв. Пронзительно притягательно – притягательнее, чем он мог себе представить!
Ему хочется повторить. Он громко рассмеялся над собственным безумием.
– С вами все в порядке? – Нимб разноцветных огней пылает над ее волосами, словно она прошла сквозь радугу.
– Да. Да. Я безумен, мисс Марш, а вы ангел.
– Наверное, мне нужно позаботиться об огне. – Голос Энн звучал напряженно и неловко.
Ее ботинки хлюпали, когда она выходила из комнаты. Вскоре она вернулась и принялась возиться у очага. Пламя раскинулось звездными искрами.
Она выпрямилась и посмотрела на него, окутанная сине-золотым сиянием, как Мадонна.
– Могу ли я воспользоваться и другими вещами? Скажем, сухой одеждой?
– Одеждой, едой, питьем, всем, чем нужно. Этот коттедж принадлежит моему отцу.
Огонь разгорелся, и Джек потянулся к теплу. Дождь барабанил по стеклу, пламя потрескивало. Верблюды шагают ровно, шаг, шаг, шаг, кисточки покачиваются в такт. Выжженные камни простираются до горизонта. В холодной темноте шелковой палатки ему улыбается женщина. Открывается ему. Экзотический мускусный запах исходит от ее рук и податливых бедер, медлит в расщелинах ее тела…
– Вы проснулись?
Джек попытался сосредоточиться. Шерстяное одеяло укутывает его грудь и плечи, хотя рубашка прилипла к спине. Мадонна в золотистом ореоле стоит над ним, немного нахмурившись, но мокрого синего платья на ней уже нет. Ее новое платье – из белого муслина, простого покроя. Девственница.
– Вы переоделись, – сказал он. – И причесались.
Она опустила глаза, нервными пальцами перебирая юбку. Волосы лежат, влажные, прямые и блестящие, поверх темной шали с узором пейсли [3] , которую она набросила на плечи.
3
Особая ткань – по названию города в Ренфрушире, в Шотландии.
– Должно
– Она не станет возражать.
– Я и для вас нашла кое-какую одежду. – Она указала на груду вещей, лежащих на деревянном кресле у очага. – Вы простудитесь, если не снимете с себя мокрое. – Под облаком просыхающих волос ее лицо казалось затуманенным, хотя щеки цвели, точно дикие розы. – Если вы не можете сами, я вам помогу. Я могу хотя бы снять с вас сапоги. И я могу промыть рану у вас на виске. Я принесла теплой воды. – Она кивнула в сторону столика.
– Вы все еще хотите сделать мне повязку из вашей нижней юбки?
Розовые розы стали малиновыми.
– Я нашла чистую ткань, моя нижняя юбки вся в грязи. Джек откинулся назад и прикрыл глаза.
– Промывайте, если вам так хочется. Делайте что хотите. Я не буду вам мешать.
Ее пальцы робко прикоснулись, когда Энн стала промывать ему висок. Вода жгла, как змеиный укус, и оставила новую мокрую дорожку на его волосах. Он решил, что это к лучшему.
– Ну вот, – сказала она. – Кроме небольшого синяка, теперь это выглядит не так уж плохо. Я даже не уверена, нужно ли, в конце концов, вас перевязывать.
Джек открыл один глаз. Она поставила тазик и нагнулась, чтобы стянуть с него сапоги.
– Нет, – сказал он. – Может быть, голова у меня все еще немного и кружится, однако я могу одеться сам.
– Тогда я пойду на кухню. Я бы приготовила чаю, но чайница заперта. Дверь туда, где, как мне кажется, находится буфетная, тоже заперта, а вода из помпы грязновата, не пригодна для питья. Колодец, вероятно, переполнился. Но я нашла вон там домашнее сливовое вино. – Она указала на буфет в углу. – Хотите выпить? Оно очень хорошее. Я не знаю, что еще можно делать, кроме как ждать, пока Кеньоны не вернутся домой.
Он постарался, чтобы его голос звучал спокойно – героический подвиг, поскольку его охватила язвительная радость:
– Увы, мисс Марш, они не вернутся. Она наморщила лоб.
– Не вернутся?
– Они, должно быть, уехали сегодня утром в Блэкдаун-Эббас. Благодаря злому своеволию судьбы река задержала их на той стороне брода, а мы украли единственную на несколько миль лодку. Представляю себе, как Кеньоны сейчас уютно сидят в «Ройял-Оук» на рыночной площади, намереваясь провести там пару дней.
– Значит, сюда вообще никто не придет? – Она села. – Нам придется остаться здесь на ночь?
– Если только вы не пожелаете, чтобы я прошел десять миль до Уилдсхея сейчас. Я пройду, если хотите. По эту сторону разлива нам больше не от кого ждать помощи.
Он мог – хотя это и потребовало бы величайших усилий воли – добраться до Уилдсхея, если бы захотел. Но он не мог оставить ее одну. И он не потащит ее в бурю и тьму, чтобы она служила ему, полуслепому, поводырем. Он уже ступил на новую тропу, что разворачивалась перед ним, как Шелковый путь.