Ночь империи
Шрифт:
Было предельно ясно, почему Василиск и остальные в Пантеоне рвались обратно к власти: в последние годы число их прихожан практически не возросло. В отсутствие посреди городов огромных святилищ и статуй народ стал относиться к вере в Первородных спокойнее, и многие разве что поминали их к месту и не к месту, но никак не спешили молиться им каждый день по нескольку раз. Меньше прихожан – меньше умов, на которые можно влиять, и, конечно же, меньше средств к существованию. Какое пожертвование могла дать крестьянка, за подол которой цеплялись десять малолеток? Палку? Кусок хлеба? А все пантеоновское золото, тем временем, надо было содержать в
– Никому не нужны эти жадные до нашей казны пацифисты,– озвучил и без того очевидную мысль Самаэль, свесив руки с перил.– Ты знаешь это не хуже меня. Империя без них справлялась пару тысяч лет, справится и дальше.
– Знаю,– Айорг нахмурил брови и постучал себя пальцем по слегка вздёрнутому кончику носа.– Но ведь с другой стороны, они могли учесть ошибки прошлого. Да и я буду всегда на чеку, следить за-
– Правда?– перебил его тави, выглядя донельзя скептично настроенным.– Правда, клыкастый? Ты думаешь, я поверю, что ты это делаешь из каких-то благих побуждений, а не из-за твоего идиотского желания стать Королём богов? Сколько, мать твою, лет уже прошло?
– Какая разница, сколько лет прошло? Если я говорю, что смогу контролировать процесс, значит, смогу.
Самаэль помолчал и, как казалось, обдумывал самый язвительный и неприятный ответ, но оказалось в последнее время священной обязанностью тави было не оправдывать регентовских ожиданий. В конце концов он просто улыбнулся и, напомнив, что через пять минут все ждут будущего Владыку для интронации, ушёл.
Проводив его взглядами, Ноктис с Айоргом переглянулись.
– Этот мальчишка меня в могилу сведёт,– валакх с усталым вздохом поднялся и надел тёмно-фиолетовый кафтан с золотой широкой оторочкой.
– Он ведь блефует,– осторожно предположил перевёртыш, следя за тем, как хозяин подвязал тонкие нити, незаметные снаружи, но державшие полы халата сведёнными вместе достаточно крепко.– Армия не может просто вот так встать и уйти даже, если им не нравится присутствие Первородных.
– Дело не в том, что она просто «встанет и уйдёт»,– пробормотал Айорг, выправляя широкие длинные рукава в разрезы для рук в длиннополом жилете с воротом из белого меха.– Василиск может их извести. А так как за его присутствие при дворе ответственен я, армия отвернётся от меня, как от союзника Первородных.
Ноктис промолчал, не найдясь с достойным ответом. Он давно смирился с тем, что не имел ни достаточных умений, ни желания закапываться в политику и все её мелкие, порой раздражавшие, составляющие. Проще было жить своей жизнью, в которую то и дело ввинчивались поручения от хозяина.
3.
– Это уму непостижимо.
– Чем он вообще думает?
Разговоры не утихали последние минут десять. На деле для того, чтобы понять, что что-то не так в вопросе власти и Первородных, не было необходимости идти разыскивать Айорга и некоторое время стоять вне зоны его видимости, чтобы получить один шанс на сотню подслушать нужную информацию – можно было просто посидеть в общем зале и затихнуть. Окружающие очень быстро расслаблялись, если кто бы то ни было рядом с ними начинал больше находить на предмет интерьера, чем на живое существо.
Двор никогда не был столь солидарен в своих эмоциях и мыслях. Лишь крепче эта связь стала, когда в общий же зал, ни капли не стесняясь, вплыли сверкавшие золотом украшений и яркостью одежд Первородные. Окинули всех надменными и в то же время снисходительными – и как всегда умудрялись делать –
Главы ведомств и даже Эммерих с Каджаром не скрывали своего недовольства. За то время, что в помещении были Первородные, Айорга назвали самыми последними словами, приписали ему сумасшествие, самодурство и кумовство с попыткой «выкупить» себе поддержку Пантеона разрешением этому же Пантеону явиться ко двору.
– Вот только попомните мои слова,– сказал Сонрэ, с которым Самаэль был неожиданно солидарен,– змея всегда останется змеёй.
Василиск сделал вид, что не заметил этого откровенного плевка в свою сторону. Короля богов многие сравнивали с рептилией, холодной и в меру безразличной ко всему, пока не приходил голод, и он не слишком обижался – сравнивали не прихожане. Те, кто шёл в Пантеон за благословением, мнили его богом, а уж рептилия, не рептилия.. Каждому своё.
На Самаэля тоже смотрели без одобрения, полагая его главным сообщником регента во всех делах. Он в свою очередь не спешил лишний раз утруждать себя и напоминать, что вырос в военной семье, где религия была чем-то сторонним и недостойным: молитвы не спасут тебя, когда навстречу несётся вражеская конница, не помогут вовремя обнаружить вражеского лазутчика и не поспособствуют скорейшему окончанию войны.
В какой-то момент просто сидеть и ничего не делать стало неуютно. Совесть в нём вдруг не взыграла, намекая на необходимость поучаствовать в общем ворчании – скорее, чувство внешнего комфорта пошло трещинами из-за не самого приятного взгляда со стороны. Самаэль вынужден был отвлечься от собственных мыслей и, не меняя положения, бегло осмотрел присутствующих. Виновник, а точнее виновница нарушения единоличной идиллии нашлась почти сразу, и это была одна из Первородных.
Святое семейство всегда представлялось прекрасными до рези в глазах, светлыми и слепяще благородными, но, если присматриваться к ним, перечисленными качествами обладал только Василиск – и то при желании. Король богов был в меру привлекателен лицом и умел этим пользоваться, а остальные…
Первородную Норию можно было отличить сразу, похожую на бледное пятно в общей компании ярких в сравнении родственников. У неё были мышиного цвета волосы, в которых самым выделяющимся была небольшая корона, сплетённая из тонких золотых прутьев и тянувшаяся вверх тонкими рядами зубчиков. Не блёклая даже, нет – расплывчатая. До тошноты неконкретная, не запоминавшаяся. Бельмо, которое на светлом глазу и увидишь не сразу.
Крокум – его можно было признать по исключительно золотистым оттенкам в одеждах – напоминал солдафона, не знавшего в жизни ничего, кроме меча, а потом вдруг закинутого в религию, дипломатию и сопутствующие вещи. Ему когда-то давно сказали запомнить, что он на правах Первородного может командовать всеми и вся, а большему обучать не стали.
Шумер смотрел по сторонам с крайне недовольной миной, но тут, по рассказам Айорга, дело было не в конкретных моментах, а в характере в принципе: этот не любил всех одинаково. Даже прихожанам не стремился улыбаться, с трудом давя из себя подобие дружелюбного оскала, когда Василиск заставлял выйти к народу.