Ночь – мой дом
Шрифт:
Встав и посмотрев в сторону искореженного «эссекса», он нигде не увидел второго полицейского автомобиля. Первый, тот, из которого стреляли, он разглядел: машина лежала на боку в поле, ярдах в двадцати от того места, где она подскочила.
Кисти рук ему иссекло стеклом и прочими осколками, летавшими внутри машины. Ноги оказались в порядке. Ухо по-прежнему кровоточило. Зеркало у водительского места «эссекса» уцелело, и он посмотрел на свое отражение и понял, почему кровь: у него больше нет левой мочки. Ее словно бритвой срезало. Рядом со своим отражением Джо увидел кожаную сумку с деньгами и оружием. Пассажирская дверца не хотела открываться, и ему пришлось
Он взял сумку и пошел, углубляясь в лес. Набрел на небольшое сухое дерево. Оно горело, в центр его словно угодил огненный шар, и две самые крупные ветки скривились и напоминали две руки человека, пытающегося погасить пламя на собственной голове. След от шин, черный и маслянистый, примял кусты перед ним, в воздухе летали горящие листья. Он нашел еще одно горящее дерево, а потом — маленький пылающий куст. Черные следы шин становились все чернее и жирнее. Ярдов через пятьдесят он обнаружил пруд. Пар курился по его краям и поднимался с поверхности. Сначала Джо не понял, что это значит, а потом сообразил. Полицейский автомобиль, протаранивший его машину, загорелся и влетел в воду, а теперь стоял посреди пруда, вода доходила до окон, а остальная его часть обуглилась, и жирные голубые огоньки еще плясали на крыше. Стекла вылетели. Дырки, которые пистолет-пулемет Томпсона проделал в заднем стекле, походили на донца сплющенных пивных банок. Водитель свисал наружу, наполовину высунувшись из своей дверцы. Белки глаз казались еще белее по сравнению с обуглившимся телом.
Джо вошел в пруд и добрался до пассажирского сиденья машины. Вода доходила до груди. В автомобиле больше никого не было. Он просунул голову в пассажирское окно, хотя для этого пришлось слишком приблизиться к трупу. От изжаренного тела водителя волнами шло нехорошее тепло. Он вытащил голову из машины, он был уверен, что видел в этом автомобиле двух копов, когда все они неслись по полю. Он снова принюхался, вдыхая вонь горелого мяса, и опустил голову.
Второй коп лежал у его ног, на песчаном дне пруда, навзничь. Левая сторона тела почернела, как и у его спутника. Правая сторона тоже была изуродована, но осталась белой. Ровесник Джо. Может, на год старше. Правая рука торчала вверх. Скорее всего, с ее помощью он выбрался из горящей машины, а потом он упал в воду на спину, и рука не изменила своего положения, когда он умер.
Казалось, он указывает на Джо. Понятный жест.
Это сделал ты.
Ты. Больше никто. Во всяком случае, никто из оставшихся в живых.
Ты, первый термит.
Глава четвертая
Дыра в центре мироздания
Вернувшись в город, он бросил угнанную в Леноксе машину и заменил ее «Доджем-126», который стоял на дорчестерской Плезант-стрит. На нем он доехал до южнобостонской Кей-стрит и некоторое время сидел внутри, размышляя, на той самой улице, где стоял дом, в котором он вырос. Он рассматривал возможные варианты. Их оказалось немного. К сумеркам у него их вообще не останется.
Об этом деле писали все вечерние газеты:
ГИБЕЛЬ ТРЕХ ПИТСФИЛДСКИХ ПОЛИСМЕНОВ
ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ТРЕХ МАССАЧУСЕТСКИХ ПОЛИЦЕЙСКИХ
СТРАШНАЯ СМЕРТЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ. БОЙНЯ В ЗАПАДНОМ МАССАЧУСЕТСЕ
В двух мужчинах, которых Джо нашел в пруду, опознали Дональда Белински и Вирджила Ортена. У обоих остались вдовы. У Ортена — еще и двое детей. Рассмотрев их фотографии, Джо пришел к выводу, что Ортен сидел за рулем, а Белински лежал в воде с поднятой в указующем жесте рукой.
Он-то знал, почему они погибли: просто их коллеге хватило глупости палить из долбаного «томпсона» прямо из окна машины, подпрыгивающей на неровной земле. Он это знал. Он знал и то, что он — термит из притчи Хики и что Дональд и Вирджил никогда бы не оказались на этом поле, если бы он вместе с братьями Бартоло не приехал в их маленький городок, чтобы ограбить один из здешних маленьких банков.
Третий мертвый коп, Джейкоб Зоуб, был патрульным, который велел остановиться машине, шедшей вдоль опушки леса Октобер-маунтин. Ему выстрелили в живот, а когда он согнулся пополам, ему прострелили темя, что его и прикончило. Удирая, убийца (или убийцы) переехал ему лодыжку, расщепив кость пополам.
Судя по всему, стрелял Дион. Так он всегда дрался: бил парня в живот, а потом, когда тот согнется, обрабатывал голову, пока бедняга не падал, прося пощады. Насколько Джо знал, Дион никогда еще никого не убивал, но несколько раз бывал к этому близок, к тому же он терпеть не мог копов.
Следователи пока не сумели установить личности преступников — по крайней мере, публично об этом не заявляли. Одного из подозреваемых описывали как человека «тяжеловесного сложения», другого — как человека «с иностранным происхождением и запахом», а третьему (видимо, тоже иностранцу) успели выстрелить в лицо. Джо сверился со своим отражением в зеркале заднего вида. Он решил, что, строго-то говоря, это правда: мочка уха прилегает к лицу. В его случае — прилегала.
Хотя их имена оставались неизвестными, специальный художник, работавший при Питсфилдском управлении полиции, сделал по описаниям наброски. Так что большинство газет помещали на первой полосе фотографии трех убитых полицейских, а над ними — рисованные портреты Диона, Пабло и Джо. При этом Дион и Пабло выглядели более мордатыми, чем в жизни, а Джо подумал, что следовало бы спросить у Эммы, действительно ли у него такое тощее и по-волчьи заостренное лицо, но вообще сходство было разительное.
Объявили розыск по четырем штатам. Связались с ФБР, и сообщалось, что оно подключится к поискам.
Его отец наверняка уже видел газеты. Его отец, заместитель суперинтенданта Бостонского управления полиции.
Теперь его сын — соучастник убийства легавых.
С тех пор как два года назад умерла мать Джо, отец работал до изнеможения по шесть дней в неделю. Теперь, когда объявлена облава на его собственного сына, ему наверняка придется притащить в служебный кабинет раскладушку, и очень может быть, что он не вернется домой, пока дело не закроют.
Их семья жила в четырехэтажном доме с террасой, который стоял в сплошном ряду таких же домов, примыкая к ним торцовыми стенами. Это было внушительное строение — из красного кирпича, с выступающей средней частью, у окон комнат, выходивших на улицу, гордо выгибали спинки приоконные диванчики. Это был дом с лестницами красного дерева, раздвижными дверями, паркетом, шестью спальнями, двумя ванными (обе — с водопроводом и канализацией), со столовой, размерами напоминавшей зал в каком-нибудь английском замке.