Ночь оракула
Шрифт:
— Поздоровайся с моим другом, — сказал ей Чанг. — Финансовый вопрос мы с тобой потом уладим.
Она с улыбкой повернулась ко мне, показав два ряда ослепительных зубов.
— Bonjour, ch'eri — сказала она. — Тирarles francais? [9]
— Извини. Я говорю только по-английски.
— Меня зовут Мартин. — Она перешла на английский, при этом обнаружив сильный креольский акцент.
— Сидни, — представился я и, чтобы завязать разговор, поинтересовался, из какой африканской страны она родом.
9
Привет,
Она рассмеялась:
— Pas d'Afrique. Гаити. Нехорошее место. Дювалье очень m'echant. [10] Здесь лучше.
Я кивнул, не зная, что еще сказать. Следовало, конечно, встать и уйти от греха подальше, но я словно прилип к стулу. От этой красоты невозможно было оторваться.
— Ти veux dancer avec moi? — спросила она. — Потанцуешь со мной?
— Даже не знаю. Я не очень хорошо танцую.
— Еще что-нибудь хочешь?
10
Не из Африки. Дювалье очень злой. (фр.)
— Да нет. Хотя… пожалуй. Если ты не против.
— Если я не против?..
— Как сказать… Ты не сильно рассердишься, если я тебя потрогаю?
— Ты хочешь меня потрогать? Конечно. Какие проблемы! Трогай сколько хочешь.
Я провел пальцами по ее обнаженной руке, от плеча до кисти.
— Ты такой timide — сказала она. — А моя грудь? Mes seins sont tr'es jolis,n'est-cepas? [11]
Я был не настолько пьян, чтобы не понимать: передо мной пропасть, — но не отошел от края. Я накрыл ее маленькие грудки ладонями, чувствуя, как твердеют соски.
11
Ты такой застенчивый. У меня красивая грудь, правда? (фр.)
— Так-то оно лучше, — отозвалась мулатка. — А теперь я потрогаю тебя, да?
Я не сказал ни да, ни нет. Наверняка что-то невинное: погладит меня по щеке, или проведет пальчиком по губам, или, может, игриво сожмет мои пальцы. Вместо всего этого она прижалась ко мне всем телом, а ее тонкая рука, очутившись в брюках, завладела моим парнем, который уже места себе не находил. Убедившись, с кем имеет дело, она улыбнулась:
— По-моему, ты готов потанцевать. Пойдем.
К чести Чанга, он не посмеялся над этой комической сценкой из серии «Слаб мужчина». Добившись своего, он не стал злорадствовать, а просто дружески мне подмигнул, и мы с девушкой направились в кабинку.
Управились мы быстро, за это время можно разве что набрать в ванну воды. Мартин задернула шторку и без лишних слов расстегнула на мне ремень. Она опустилась на колени, взяла в руку моего парня и после нескольких скользящих движений, сопровождаемых точными выпадами язычка, заглотнула его. Я смотрел вниз на лоснящуюся гибкую спину, в ушах стоял перезвон колокольчиков, и теплая волна поднималась по ногам все выше и выше. Продлить бы наслаждение, хоть ненадолго оттянуть неизбежное… увы. Мартин свое дело знала туго, и все произошло на раз, как у нетерпеливого подростка.
Я испытал
На следующее утро, в среду, я снова подал завтрак в постель. О странных снах не было помину. Не говорили мы и о беременности. Эта тема, конечно, висела в воздухе, но после моего вчерашнего грехопадения в Квинсе я был не в том состоянии, чтобы заводить об этом разговор. За каких-нибудь полчаса из праведника и защитника моральных устоев я превратился в обычного бабника с нечистой совестью.
Что бы там ни было, я пытался делать хорошую мину при плохой игре. Все утро Грейс была на редкость немногословна, но, конечно же, ни о чем не догадывалась. Я настоял на том, чтобы проводить ее до метро. Держась за руки, мы шли в сторону Берген-стрит, обсуждая текущие дела: дизайн заказанной ей обложки для альбома французской фотографии конца девятнадцатого века, мою заявку на киносценарий и предполагаемый гонорар, меню сегодняшнего ужина. Когда до станции оставался последний квартал, Грейс вдруг стиснула мои пальцы и резко сменила тон:
— Мы ведь друг другу доверяем, Сид?
— Брак держится на доверии. Мы не были бы вместе, если бы не доверяли друг другу.
— У всех бывает трудный период, верно? А потом как-то все само собой образуется.
— Наш трудный период, Грейс, уже позади. Мы медленно, но верно выкарабкиваемся.
— Я рада, что ты это сказал.
— Ну и хорошо. А почему ты рада?
— Потому что я думаю так же. Как бы мы ни решили с ребенком, на наших отношениях это не должно отразиться. Мы обязательно прорвемся.
— Уже прорвались. В сравнении с тем, через что мы прошли, моя милая, все остальное — детские игрушки.
Грейс остановилась и, притянув меня к себе, поцеловала.
— Сид, ты самый лучший. — Она поцеловала меня еще раз, как бы в подтверждение своих слов. — Помни это, что бы ни случилось.
О чем это она? Я хотел ее спросить, но она быстро высвободилась, пробежала несколько метров до лестницы в подземку и скрылась из виду.
Я вернулся домой. До 9.30, когда начинают работу в агентстве Скляр, еще оставалось время, и я занялся мелкими делами — вымыл грязную посуду, застелил кровать, прибрал в гостиной. Вот теперь можно позвонить Мэри и поинтересоваться, передала ли ей Анджела мои странички. Сомневаться в этом не приходилось, просто я хотел услышать, что Мэри думает о моей заявке.
— Хорошо сработано, — услышал я в трубке голос, в котором не было ни особого восхищения, ни явного разочарования. Я все сделал быстро, а она даже переплюнула меня в скорости, и, вспоминая об этом маленьком чуде, Мэри с трудом сдерживала эмоции. Учтите, что тогда еще не было факсов, «емелек» и экспресс-почты. — Так получилось, что мне надо было срочно отправить в Лос-Анджелес контракт одному клиенту, — рассказывала она. — Я вызвала курьера. Когда он появился у меня в офисе в три часа дня, я как раз дочитала заявку. Это тоже в Лос-Анджелес, сказала я ему, отдавая конверт. Короче, твоя заявка улетела первым же самолетом, и через пару часов она должна оказаться у Хантера на рабочем столе.