Ночь падающих звезд. Три женщины
Шрифт:
— Ты скворец? — спросил профессор.
— Салют, салют!
Кто-то остановился рядом с ним и тихо рассмеялся. Кто? Полная девушка, которая путешествовала вместе с ними и никак не могла найти себе пару. Из Ганновера она переехала в Хайльбронн по каким-то причинам, возможно, из-за работы и страдала от комплексов, что было видно.
Тео заговорил с ней.
— А где же ваша соседка? — осведомился он.
В автобусе девушка сидела рядом с ухоженной пожилой дамой, напоминавшей учительницу на пенсии, коренной швабкой, с которой не могла найти общего
— Для этой женщины я ископаемое с севера, — произнесла девушка.
Слова прозвучали огорченно. Тео попытался утешить ее:
— Наша фрау Штанци тоже уроженка севера, а все любят ее и даже называют Дарлинг.
Толстая девушка угрюмо взглянула на него, пожала плечами и сказала:
— Это же совсем другое! — И тяжело потопала по дорожке, не желая поддерживать стремление Тео наладить контакт.
— Гудбай, гудбай! — кричала птица ей вслед.
— Ну, вот и ушла, — вздыхая, обратился к скворцу Тео. — Ты только посмотри на нее. Комплексует из-за своей фигуры и чистого произношения. Только не из-за своего поведения. Что ты на это скажешь?
— Дурак, — ответил скворец.
— Он говорит на всех языках. — На сей раз это была Никола Штанци, которая подошла, вызвав в нем целую бурю противоречивых чувств, но прежде всего — радость. Она приветствовала веселую птицу. — Привет, Гарри. — И начала с ним разговаривать.
— Гуд монинг, бэби, — весело порхая, выкрикивал Гарри.
Однако, когда она осторожно просунула в клетку палец, он ее клюнул.
— Коли, — пронзительно кричала птица. — Коли!
Они так заразительно смеялись, что у них перехватило дыхание.
— Он еще никогда не относился ко мне серьезно, — вздохнула она, смущенно поправляя волосы.
Они медленно шли по дорожке. Встречая попутчиков, перебрасывались с ними несколькими словами. Все радовались, что завтрашний день проведут в Эдинбурге. Постепенно стемнело. Зажглись фонари. Все было как в тот вечер, когда они познакомились. Как давно это случилось — три дня, сто лет назад?
Повсюду цвел дрок. Терпкий аромат его разливался в воздухе, а желтые цветки светились в темноте.
Они сели на скамейку, наслаждаясь вечером. С шоссе доносился шум, но даже если птицы уже давно привыкли к нему, то почему им обращать на него внимание?
— Вон полная девушка, — произнес Тео, указывая на боковую дорожку. — Все гуляет одна. О чем она может думать?
— О друге, которого у нее нет, — предположила Никола, — или которого она потеряла.
— Неудивительно, ведь она отклоняет любую попытку завязать с ней контакт. Я бы даже назвал ее невежливой.
— Может, это защитная реакция, — после короткого молчания произнесла Никола. — Кто боится, что его ранят, нападает первым. Так мне кажется. Уязвимые либо атакуют, либо пренебрежительно ведут себя с людьми. Таким образом они избегают разочарований.
Она говорила так, словно сама познала все на опыте. Ему сделалось любопытно. Тео украдкой рассматривал ее. Она подняла голову к небу, выгнув длинную красивую шею. У
И он воспользовался случаем.
— А вы причисляете себя к этим — к уязвимым? — спросил он.
— А кто неуязвим? — Ее взгляд со звездного неба переместился вниз. — Все уязвимы. Вы разве нет?
— Да. И даже очень. В противном случае я не отправился бы сюда.
— Ну, не знаю… — с сомнением протянула она.
— Но речь сейчас не обо мне, о вас, — быстро проговорил он, не желая упускать возможность что-либо узнать. — Вас кто-нибудь обидел?
— Мы все постоянно обижаем друг друга. — Она положила ногу на ногу, обхватив колено руками. — Нечаянно или намеренно. Так было и у меня. И с моей, и с другой стороны.
— Это был мужчина? — отважился спросить Тео.
— Да, давно. — Она помолчала некоторое время. — Это было очень пылкое чувство. Несколько лет мы прожили вместе, еще молодыми. А потом почему-то начали сопротивляться любви. Бог его знает почему. Может, просто боялись, что она слишком захватит нас, поработит. Мы расстались красиво: последний бокал вина, последний поцелуй, последняя улыбка и — мы уже не жили потом, считайте, что умерли. Господи, для чего я это все рассказываю вам?
Ее голос звучал непривычно серьезно, ему захотелось услышать продолжение.
— Рассказывайте, — попросил он. — Рассказывайте, это… это воспроизведение, реставрация прошлого. На какое-то мгновение оно становится настоящим, реальным, и тогда понимаешь, каковым оно было в действительности. Пожалуйста, Никола, рассказывайте дальше.
Впервые он назвал ее по имени. Она заметила это и взяла его за руку, как бы ища поддержки. Впервые ей изменила ее знаменитая уравновешенность.
— Как вы — и он — пережили это?
— Мы воздвигли — каждый другому — памятники, — медленно продолжила она, — в сердцах и памяти. Когда через несколько лет встретились, то почти не узнали друг друга. Мне кажется даже, что каждый обиделся за это на другого.
— Почему же?
— Ну что он не похож на памятник. Мы быстро расстались, чтобы не изменять памяти. — И добавила с коротким смешком. — И продолжать думать о монументах.
— А что потом?
— Я вышла замуж, он женился.
Так, а вот это ему следовало переварить — она замужем! Ничто до сих пор не указывало на подобное, даже в ее квартире, хотя, правда, он тогда находился под хмельком.
Заметив его растерянность, Никола быстро добавила:
— Три года назад мой муж умер, а я избегаю этого ужасно звучащего слова «вдова». Оно ассоциируется у меня со словами «пожалуйста, только со сметаной», золотыми украшениями и жировыми отложениями.
Она вновь принялась шутить. К счастью, ибо Тео уже был близок к тому, чтобы начать рассказывать свою запутанную любовную историю.
Итак, их беседа мирно текла. Они вновь владели своими чувствами. Вот уж воистину: кто имеет на вооружении юмор, тот неуязвим.