Ночь печали

Шервуд Френсис

Глава 38

Малинцин никогда не разрешали входить в комнату роженицы. Из-за ее ремесла Малинцин считали нечистой, приносящей неудачу. Но в тот момент, когда Кай крикнула: «Ребенок выходит!», Малинцин поднялась со своей циновки. Она чувствовала себя слабой и больной, но, выпив чашку горячей воды с куском сухой тортильи, она присоединилась к шести другим женщинам, молодым рабыням, которых по дороге подарили испанцам. Тут

не было ни Ботелло, ни врачевателей Теночтитлана, и потому рабыням пришлось стать повивальными бабками.

В комнату пришли и другие женщины. Всем хотелось посмотреть на роды. Одна из них раздавала указания на языке науатль. Это была толстая племянница касика Семпоалы, к которой так ревновала Кортеса Малинцин. Она больше не кривлялась, не кокетничала и не вела себя глупо. Казалось, она знает, что делает.

— Мужчинам здесь находиться нельзя. — Возникнув из облака пара, словно богиня, племянница выгнала из комнаты всех мужчин, включая Кортеса.

Малинцин разрешили остаться, так как она была лучшей подругой Кай и переводила слова Кай с языка майя на язык науатль, которым владела племянница касика. Ей пришлось отойти с дороги, так как в комнату внесли кипящие котлы и расставили их затем по углам комнаты. Комната заполнилась густым паром, словно баня или туманная аллея снов, где все было не таким, как казалось. Малинцин этот женский мир казался чуждым и поразительным. На полу расстелили родильную циновку, дверь завесили хлопком, а по периметру комнаты расставили свечи, сделанные испанцами из ароматизированного пчелиного воска. Племянница и помогавшие ей рабыни осторожно отерли Кай тканью, намоченной в горячей воде, а затем намылили ее кожу человеческим жиром, вытопленным из тел мертвых врагов. Затем они помассировали ее тело специальными щетками и почистили ей зубы нитями, пропитанными мятной водой. Помыв Кай голову, рабыни смазали ее волосы маслом какао и утиным жиром. Затем они втерли жир в ее промежность, чтобы ребенку легче было выходить. Кай принялась ходить по комнате. Малинцин и племянница касика поддерживали ее с двух сторон. По традиции Кай не разрешалось садиться или ложиться. Она должна была родить ребенка стоя на четвереньках, чтобы ребенок опустился на хлопковую ткань. Так сохраняли плаценту и послед, чтобы закопать их у очага.

«Кай должна быть сильной женщиной, женой воина», — говорила Малинцин племянница касика. Она должна родить воина или пленника, а если на то будет воля богов, то жену воина или пленника.

— Пусть сначала родится младенец. — Малинцин не стала переводить ее слова.

— Во время родов в Кай вселится дух Сиуакоатль, женщины-змеи. Кай ощутит, что разрывается на две части, как два бога, Кетцалькоатль и Тецкатлипока, разорвали богиню земли. Тело Сиуакоатль разделили на две части, так что образовалось небо и земля, — продолжала племянница, повторяя ритуальные слова. — Волосы Сиуакоатль стали цветами, ее кожа — травой, плечи — горами, ее глаза — ручьями и водопадами. Она питалась человеческими сердцами и кровью.

Малинцин не стала переводить это все на язык майя полностью, так как, с ее точки зрения, упоминание о жестокости богини не принесло бы Кай удачи. Роженица была вялой и бледной, словно маленькая птичка, которой подрезали крылья. Ее разум помутился от боли. Каждая схватка выворачивала ее наизнанку.

— Я выживу? — спросила у Малинцин Кай.

— Да, ты выживешь. Представь, как ты обнимаешь своего прекрасного малыша.

— А ребенок выживет?

— Вы оба выживете.

— Обещаешь, Маакс?

— Обещаю.

Племянница касика сказала Малинцин, что Кай участвует в чем-то великом и благородном и она, простая девушка, сольется с потоком времени, словно звезды на небе и великие воды Востока. Нужно предупредить Кай, что ее тело станет сжиматься и расслабляться по собственной воле. Боль не спросит разрешения. Она будет

бить ее, словно весла каноэ, скручивая ее тело, будто резиновые пояса, которые носят игроки в мяч. Ее тело станет сжиматься и расслабляться, сжиматься и расслабляться, выталкивая ребенка. Кай почувствует себя маисом между мельничными жерновами, игуаной, которую разделывают на куски, броненосцем, которого бьет утыканная обсидиановыми шипами дубина, цветком, из которого выдавливают нектар, магеей, из которой делают пульке, индейкой, которой ощипывают перья, бабочкой, которой отрывают крылья. Она должна слиться со всеми женщинами в их страдании.

— С тобой все будет в порядке, Кай. Каждый человек, которого ты когда-либо видела, вышел из тела матери. — Малинцин злобно покосилась на племянницу касика.

— Маакс! — взвизгнула Кай при очередной схватке. — Помоги мне.

— Я здесь, Кай. Ты не одна.

— Я одна.

— Нет, ты не одна. Твой ребенок не один. Здесь много женщин, и все они познали радость материнства.

На самом деле никто из девушек, присутствовавших в комнате, не рожал, но, несмотря на свою молодость, они повидали много родов в своих городах и селениях и ощущали связь с Кай, словно она была их сестрой.

— Все это отличается от любой другой боли. Это намного хуже, Маакс. Они не понимают.

— Нет, понимают.

Малинцин жестом приказала одной из рабынь занять ее место рядом с Кай, а затем, подойдя к кувшину с прохладной водой, намочила в нем ткань и отерла Кай лоб, шею, щеки и подбородок.

— Пусть твой разум откажется от боли. Делай так, как делаю я, — сказала она Кай. — Подумай о том моменте, когда все закончится. Подумай о том, как вы с ребенком будете лежать вместе, — ворковала Малинцин.

— Я хочу лечь, — взмолилась Кай. — Просто дайте мне лечь. — У нее подгибались ноги.

— Не позволяйте ей ложиться, — возразила племянница касика.

— Еще рано ложиться, Кай.

— Заклинаю вас именем моей матери, позвольте мне лечь.

Малинцин не стала напоминать Кай, что у нее нет и не было матери.

— Она зовет свою мать, — передала племяннице касика Малинцин.

— Во время родов вполне естественно звать свою мать или молить о помощи богиню Сиуакоатль.

— Пусть она остановится на мгновение, — попросила Малинцин.

— Нет, — не разрешила племянница касика. — Ребенок должен выйти из своей клетки.

— Пусть остановится на мгновение, чтобы набраться сил.

Они опустили Кай на циновку и осторожно втерли ей в промежность смесь утиного жира с корнем валерианы и алоэ. Затем ей дали семена сальвии и смочили ее пересохшие губы. После этого Кай вновь поставили на ноги.

Кто-то приоткрыл занавеску и просунул в комнату голову.

— Рафаэль Нуньес, супруг мой, спаси меня! — крикнула Кай.

— Мужчинам здесь нельзя находиться. Прочь! Прочь! Уходите в другую комнату, — замахала руками племянница касика, выгоняя Нуньеса.

— С ней все в порядке? — спросил Нуньес. — ?Est'a bien?

— С ней все в порядке? — Малинцин перевела вопрос Нуньеса племяннице касика.

— Все хорошо, — ответила племянница касика. — И никогда не было лучше. Она исполняет волю богов, следуя женской судьбе. Давайте не будем считать это болезнью. Роды — это естественный процесс, самый естественный из всех.

— No se preocupe. Не волнуйся, — сказала Нуньесу Малинцин.

Так все и продолжалось. Кай ходила взад-вперед, плакала и кричала, умоляя позволить ей отдохнуть. Схватки сжимали ее тело все чаще и чаще. В перерывах между схватками ей разрешали присесть над родильной циновкой. В какой-то момент, когда Кай собиралась встать, из ее промежности полилась вода. Невольно упав на колени, Кай потужилась, и наружу выскочил ребенок — скользкий и окровавленный. Перерезав и завязав пуповину, племянница касика запела ритуальную песню, которой обычно приветствовали рождение девочки.