Ночь после выпуска (сборник)

Тендряков Владимир Федорович

– Так хотите отказаться от прежнего? – повторил он.

– Совсем – нет, – ответил Аркадий Кириллович. – Но этого теперь крайне недостаточно.

– И у вас есть что-либо предложить? Что-то конкретное, хотя бы прикидочно, в виде гипотезы?

– Ничего, кроме убеждения, что нельзя удовлетворяться прежним, надо искать новый выход.

Иван Робертович густо крякнул:

– Не хотите отказаться от старого, не предлагаете ничего нового. Тогда, простите, что же, собственно, вы имеете? Чему мы все должны верить?

– Одному, –

твердо произнес Аркадий Кириллович. – Предостерегающим фактам.

– Положим, я в них поверил – и что же?..

– Если поверите, что убийство Коли Корякина не простая случайность, значит, не сможете существовать спокойно, станете искать, в чем причина.

– А если причина окажется… гм!.. скажем, не школьных размеров, нам не по зубам, что делать тогда дальше?

– Давайте сначала ее найдем, а уж потом будем думать, что дальше.

Иван Робертович поиграл бровями, удовлетворенно кивнул:

– Логично.

Он только в том и хотел убедиться – нет ли просчета в логике? А потому снова замкнулся в бесстрастном молчании, не выражая желания обрекать себя на беспокойное существование, искать роковую причину, которая, может статься, будет еще «не по зубам».

С усилием разогнулась Августа Федоровна, уставилась кротким старушечьим взором в Аркадия Кирилловича.

– Аркашенька, – протянула она сокрушенно, – ты сколько лет до этого искал?..

Старый, старый друг. Четверть века назад она, еще не седая, не сутулая, встретила бывшего капитана Памятнова и заговорила с ним, как будто была знакома всю жизнь. И капитан запаса, еще не закончивший тогда пединститута, почувствовал сразу себя в школе своим человеком. С тех пор его постоянно грела ее ненавязчивая доброжелательность. Впрочем, возле Августы Федоровны грелись многие, и каждый наверняка про себя думал – получает больше других.

– Навряд ли, голубчик, теперь отыщется быстрее. За это время сколько мимо нас учеников пройдет! Для каких-то будущих придется стараться. А они, будущие, кто знает, какими окажутся, может, и воспитывать-то их не придется. Разбег у тебя долгий, да прыжок будет ли?

– Так что, Федоровна, – ничего не делать?

– То-то и оно, хотя знаю – тебе не понравится. Забыть надо историю Коли Корякина. И поскорей. Перемелется…

Аркадий Кириллович шумно пошевелился на стуле.

– Да ты не вскакивай, не кипятись, – остановила его Августа Федоровна. – Опасность, если она и в самом деле есть, мы уже не отведем. Считай, злая беда стряслась, после драки кулаками не машут. Толку никакого не добьемся, а порядок в школе растрясем. Зачем?

– Верно! Верно! – снова взмыла Эмилия Викторовна.

– Ах, верно! – Аркадий Кириллович вскочил с места.

Августа Федоровна безнадежно вздохнула:

– Эх-хе-хе! Ретивое взыграло.

– Забыть историю Коли Корякина! Забыть! Спрятать! Не было ее! Не удастся, Августа! От учеников уже не отнимешь ее, не запретишь им судить и рядить на свой лад. А вы слышали – извращенно судят, убийством

усовершенствовать жизнь собираются. Так начнем с простого: объясним им, что извращение это!..

– Не заваривай кашу, Аркашенька, всем коллективом потом ее не расхлебаем.

– Августа… Чуткая, добрая Августа, что с тобой? Все силы ребятам отдаешь, всю жизнь для них – и не расхлебаем, пусть остаются духовно горбатыми.

– Не дави чирей, Аркадий, – по всему телу пойдет. Молодой организм сам справится – зарастет без следа.

И Аркадий Кириллович растерянно оглянулся:

– Педа-го-ги! На что надеетесь? Бог не выдаст, свинья не съест, само собой зарастет? Так зачем же вы тогда нужны, педа-го-ги?

– Ого! – пробасил Иван Робертович.

– Все получили, не только я! – восторжествовала Эмилия Викторовна.

Августа Федоровна страдальчески сморщилась:

– Не верю я в твои страсти-мордасти. Не верю, Аркадий! Из нашей школы ничуть не хуже других люди выходят.

Только один директор молчал, сидел откинувшись, поигрывал на животе пальчиками.

10

Но вот он пошевелился, расправился, всем корпусом повернулся к Аркадию Кирилловичу:

– Вы слышали – не верим! Не убедили! Может, вы приведете более веские доказательства, чтоб мы разделили ваш ужас?

– Какие доказательства, когда вас не убеждает отцеубийство? – удивился Аркадий Кириллович.

– Приведите хотя бы еще один пример, столь же вопиющий.

– Такое часто не повторяется, Евгений Максимович.

– А раз не повторяется часто, то зачем подымать панику? Значит, имеем дело с явлением исключительным, не характерным. Для нашей жизни не характерным, для нашей с вами деятельности, Аркадий Кириллович. Не от нас пошло, от каких-то обстоятельств, случайно сложившихся помимо нас с вами.

– Всего однажды атомные бомбы разорвались над людьми, но тем не менее этот единичный случай дал повод для весьма реальной тревоги.

Евгений Максимович развел недоуменно руками:

– Коля Корякин – и атомная бомба! Ничего не скажешь – сокрушительный параллелизм… И все-таки даже он не доказывает, что школа подтолкнула своего ученика на отцеубийство. Это по-прежнему остается плодом вашего воспаленного воображения.

– Чувствую: вы тогда только мне поверите, когда снова и снова повторится нечто подобное. Но как раз этого-то я и не хочу допустить.

– Аркадий Кириллович, дорогой, – Евгений Максимович бережно дотронулся до его колена, – вы перевозбуждены, вы сильно потрясены, вам следует прийти в себя, отвлечься, немного отдохнуть, чтоб потом на все иметь возможность глядеть трезвыми глазами. Мой совет, Аркадий Кириллович, – возьмите отпуск, поезжайте в санаторий, путевкой я вас обеспечу.

– В санаторий?.. – хмыкнул Аркадий Кириллович. – С таким больным воображением. Не лучше ли вам меня упрятать в сумасшедший дом?

Евгений Максимович посуровел: