Ночь после выпуска
Шрифт:
Коля тоскливо поежился.
– Видел…
– Что именно?
– Как он утром ненавидит.
– Ну знаешь!
– Просыпается и ни на кого не смотрит и всегда уйти торопится. И пил он от этого. И мать бил потому, что себя-то нельзя избить. И часто пьяным ревел… Я бы тоже себя ненавидел на его месте… Он раз в ванной повеситься хотел… Не получилось – за вытяжную решетку веревку зацепил, а та вывалилась. И у открытого окна еще стоять любил, говорил – высота тянет. Умереть он хотел!
Коля неожиданно вытянулся на стуле, дрожа подбородком, едва справляясь с непослушными кривящимися губами, закричал вибрирующе
– Но зачем?! Зачем ему, чтоб я?.. Я!.. Тогда бы уж – сам! Не жди, чтоб я это сделал!.. – И захлебнулся, обмяк, похоже, испугался своего крамольного откровения.
Аркадий Кириллович подался всем телом:
– Ты лжешь, Коля! Выставляешь себя преднамеренным убийцей – готовился заранее, заряжал ружье на отца! Не лги!
– Заряжал! Заряжал! Да!
– Ты для того заряжал, чтоб отец видел, как ты его ненавидишь, а сам наверняка рассчитывал – мать разрядит, до убийства не допустит. Или не так?.. И в этот раз ты думал, что ружье разряжено.
Коля, выгнув спину, сцепив челюсти, глядел в сторону, ответил не сразу, с трудом:
– Я его зарядил за полчаса перед отцом…
– Не верю! – упрямо мотнул головой Аркадий Кириллович.
– Я знал… Да! Почти знал, что случится… Да! Готовился!
Сулимов беспомощно развел руками.
– Коля! Ты бредишь! – воскликнул Аркадий Кириллович.
– Я ждал отца… Каждый вечер мы с матерью ждали… Мать как полоумная из угла в угол начинала тыкаться. Легко ли видеть – спрятаться хочет, а некуда. Глядишь – и все внутри переворачивается. Каждый вечер… А тут – нет его и нет, мать совсем уж места себе не находит, я в углу с ума схожу. За полночь перевалило давно… И ясно же, ясно обоим – чем позднее приползет, тем хуже. После поздних пьянок мать неделями отлеживалась… Ждем – его нет и нет. Да сколько можно?.. Сколько можно грозить отцу и ничего не делать?.. Тряпка я… Мать в кухню ушла, ну я – к ружью… Разряжено. А патроны у меня припасены, сунул в оба ствола, закрыл, повесил… Даже на душе легче стало… Я знал, Аркадий Кириллович, знал! Готовился! Не надо меня спасать.
Аркадий Кириллович ссутулился, слепым лицом уставился в пол.
– Не надо спасать… – сказал он. – Легко нам это слышать! Нам, взрослым и умудренным, которые не научили тебя, зеленого, как справиться с бедой – с крутой бедой, Коля! Твоя вина – наша вина!
– А что вы могли? – глухо возразил Коля. – Отца бы мне нового подарили?
– Что-то бы смогли… Да-а… Знали, что у тебя творится. Но издалека… Издалека-то не обжигает, а близко ты никого не подпускал.
Коля вскинул взгляд на учителя, секунду молчал, вздрагивая губами, и снова вибрирующим, рвущимся голосом стал выкрикивать:
– Вы же, вы, Аркадий Кириллович! Вы учили… Воюй с подлостью – учили! Не жди, учили, чтоб кто-то за тебя справился!.. Неужели не помните? А я вот запомнил! Ваши слова в последнее время у меня в голове стучали – воюй, воюй, не жди! А я ждал, ждал, тряпкой себя считал, медузой – мать спасти не могу!..
– Спас! – с досадой не выдержал Сулимов. – Куда как хорошо теперь матери будет – ни сына, ни мужа, одна как перст на белом свете.
– Зна-а-ю-у! Зна-ю-у! – вскинулся Коля. – Всех вас лучше знаю! Она тоже видела на полу его кровь, тоже всю жизнь это помнить будет… А мне как? Как мне, Аркадий Кириллович?! Он, если хотите, даже любил меня!
На тонкой вытянутой шее набухли вены, плечи дергались…
Сгорбившийся Аркадий Кириллович поднял веки, остро глянул на Сулимова, чуть приметно кивнул. Сулимов поспешно потянулся к телефону…
Дверь за Колей Корякиным закрылась. На скуластом лице Сулимова дернулись несолидные усики.
– Все-таки папино наследство сказывается! Папа, похоже, лез на смерть, сын рвется на наказание.
Нахохленный Аркадий Кириллович обронил в пол:
– Мое наследство сказывается.
– То есть? – насторожился Сулимов.
– Один из соседей Корякиных этой ночью мне бросил в лицо – ты виноват! Я вот уже четверть века внушаю детям: сейте разумное, доброе, вечное! Мне они верили… Верил и он, сами слышали – воюй с подлостью! Мои слова в его голове стучали, толкали к действию… И толкнули.
Сулимов кривенько усмехнулся:
– Уж не прикажете ли внести в дело как чистосердечное признание?
– А разве вы имеете право пренебречь чьим-либо признанием?
– Имею. Если оно носит характер явного самооговора.
– Да только ли самооговор? Мой ученик, оказавшийся в роли преступника, при вас же объявил это.
– При мне, а потому могу со всей ответственностью заявить: мотив недостаточный, чтоб подозревать вас в каком-либо касательстве к случившемуся преступлению.
– А не допускаете, что другие тут могут с вами и не согласиться?
У Аркадия Кирилловича на тяжелом лице хмурое бесстрастие. Сулимов иронически косил на него птичьим черным глазом.
– Многие не согласятся. Мно-огие-е! – почти торжественно возвестил он. – Нам предстоит еще вы слушать полный джентльменский набор разных доморощенных обвинений. Будут обвинять соседей – не урезонили пьяницу, непосредственное начальство Корякина – не сделали его добродетельным, участковому влетит по первое число – не бдителен, не обезвредил заранее; ну и школе, то есть вам, Аркадий Кириллович, достанется – не воспитали. Всем сестрам по серьгам. И что же, нам всех привлекать к ответственности как неких соучастников?.. Простите, но это обычное словоблудие, за которым скрывается ханжество… Принесите, товарищ Памятнов, себя в жертву этому ханжеству. Похвально! Даже ведь капиталец можно заработать – совестливый, страдающая душа.
Аркадий Кириллович все с тем же рублено-деревянным лицом, лишь с трудом приподняв веки, уставясь на Сулимова исподлобья, заговорил медленно и веско:
– Готов бы, Сулимов, склонить голову перед вашей мудростью. Готов, ежели б уверен был – знаете корень зла, не пребываете в общем невежестве. Но вы же нисколько не проницательнее других. Даже мне, непосвященному, заранее известно, как поступите: мальчик убил своего отца – очевидный факт, значит, виноват мальчик, и никто больше. Конечно, вы учтете и молодость, и смягчающие вину обстоятельства, я же видел, как вам хотелось, чтоб ружье самозарядилось… Нет, Сулимов, вы не желаете мальчику зла, но тем не менее не постесняетесь выставить его единственным виновником этого тяжелого случая. Ищите статью кодекса. А потому – отметай все подряд, даже признания тех, кто чувствует свою ответственность за преступление.