Ночь с Каменным Гостем

Леонтьев Антон Валерьевич

– Как это обычно делают с тобой! – вставила, хихикнув, Ганна.

– Вы – представительница одной из самых родовитых семей Российской империи, которая всегда защищала интересы крошечной Герцословакии, привлечете к нам всеобщее внимание! Люди будут покупать нашу газету только ради ваших статей!

– Грандиозно! – произнесла Ганна Крот. – Руди, это твоя самая блестящая идея с момента появления на свет! Только скажи мне, дорогой, как ты убедишь княжну принять твое идиотское предложение? Я бы на ее месте послала тебя к черту!

Я рассмеялась. Работники редакции «Королевского Сплетника» начинали мне нравиться. Дверь в каморку раскрылась,

через нее ввалился бородач Поликарп.

– Опять подслушиваешь? – спросила сурово Ганна. – Нехорошо! В следующий раз буду драть за уши!

Рудольф жалобно посмотрел на меня, я, подумав, ответила:

– Мои родители в страшном сне не могли бы вообразить, что их дочь станет репортером желтой газетенки. Однако ваше предложение, господин главный редактор, кажется мне заманчивым. Но учтите – свои статьи я стану писать самостоятельно. Вы будете править стиль и орфографию, однако в остальном предоставляете мне полную свободу действий.

– Конечно, конечно, княжна, – забормотал Рудольф. Он судорожно открывал одним за другим ящики стола. – Где же договор, Ганна? Мы немедленно подпишем договор…

Контракт был подписан на месте, и по этому поводу была откупорена бутылка дешевого сладкого вина. На следующий день «Королевский Сплетник» вышел с душещипательной историей о моей судьбе – мне пришлось трудиться полночи, чтобы изложить в доступной для массового читателя форме все перипетии своей судьбы. Рудольф и Ганна нашпиговали мои откровения сенсационными подробностями, и первый номер газеты, в создании которого я принимала участие, вышел в свет.

Мое имя, вынесенное на первую страницу, а также сообщение о том, что отныне я буду работать в «Королевском Сплетнике» на должности «первого заместителя главного редактора по вопросам светской хроники», вызвало шквал небывалого интереса. Расчет Рудольфа оказался правильным – тираж «Сплетника» немедленно увеличился в два раза, а редакцию атаковали звонками почтенные буржуа, которые жаждали одного – подписаться на газету.

Мне пришлось столкнуться и с негативными отзывами – в солидных газетах солидные журналисты в своих статьях подвергли мое решение уничтожающей критике. Меня заклеймили «княжной-репортершей», но это только подхлестнуло всеобщий ажиотаж. Чем сильнее меня ругали и чем жестче были нападки на «Королевского Сплетника», тем большее число герцословаков становилось нашими читателями.

Из Парижа пожаловал Клод-Этьен, который умолял меня вернуться, заклиная, что любит меня, и уверяя, что не будет ко мне суров и простит мою детскую выходку с бегством в день свадьбы.

Герцогу де Мартиньяку пришлось вернуться обратно ни с чем: я объяснила Клоду-Этьену, что не люблю его и не смогу никогда полюбить. Меня рассмешил аргумент Клода: «Но, дорогая Зинаида, ведь я – миллионер!» Именно так мы и озаглавили статью, которая украсила первую страницу «Сплетника» днем позже.

Матушка написала мне длинное письмо, в котором умоляла передумать и бросить недостойное занятие. Я ответила ей, что не намерена возвращаться в Париж. И только Николя, получивший британское подданство и выставивший свою кандидатуру в палату общин, прислал мне телеграмму из Лондона: «Одобряю. Восхищаюсь. Целую».

Журналистская профессия оказалась не такой легкой, как это мне представлялось. «Королевский Сплетник» выходил пять раз в неделю, а это значило, что зачастую приходилось трудиться по двадцать часов в сутки. После войны в Экаресте одно за другим возникали новые издания –

страна переживала небывалый бум, состоятельным горожанам хотелось тратить деньги на развлечения и приблизиться к аристократии хотя бы тем, чтобы смаковать скандалы из жизни высшего света. Даже зажиточные крестьяне, которые превратились в фермеров и начали использовать новое чудо техники – трактор, становились подписчиками на столичные газеты, желая, чтобы их дочки были в курсе последних экарестских новостей и веяний моды.

Мои статьи, вначале написанные на корявом герцословацком, проходили придирчивую цензуру в каморке главного редактора. Я уже представить себе не могла, как же я раньше обходилась без режущей правду-матку Ганны, весельчака Поликарпа и нежно краснеющего Рудольфа. Мы быстро преодолели начальную скованность, я запретила именовать себя на «вы» и «вашим сиятельством»: если кто-то и называл меня княжной, то в шутку.

К концу 1922 года тираж «Королевского Сплетника» увеличился почти в пять раз, у нас появилось небывалое число подписчиков не только в столице, но и по всей стране.

– Нас признали самым успешным изданием уходящего года! – с гордостью заявил Рудольф. – Долги почти выплачены…

Команда «Королевского Сплетника» приуныла – они знали, что мой годовой контракт истекает. Я приняла решение и оповестила своих друзей:

– Южная Америка может и подождать. Я остаюсь!

Мои слова были встречены бурной овацией, и проницательная Ганна Крот шепнула:

– Просмотри на нашего главного редактора – как ты думаешь, почему он так радуется тому, что ты продолжишь у нас работать?

– Это поможет «Сплетнику» сохранить ведущие позиции, и, кроме того, Рудольфу не надо платить мне пять тысяч золотом, – ответила я.

Ганна отмахнулась:

– Княжна, иногда ты поражаешь меня полным отсутствием чутья! Руди по уши в тебя влюблен!

Слова Ганны заставили меня смутиться. Я и предположить не могла, что рыжеволосый Рудольф испытывает ко мне подобные чувства. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, но никогда не связывала это с влюбленностью.

1923 год начался с тревожных новостей – состояние здоровья молодого короля Кароля, сына Павла и Милицы, резко ухудшилось. После убийства Павла в 1914 году малолетний Кароль взошел на престол. Я помнила его худосочным печальным подростком, который всегда находился в тени могущественных родителей. Но судьба распорядилась иначе: короля Павла застрелил студент-революционер, истеричную Милицу, которая мечтала из регентши превратиться в единовластную правительницу, в результате дворцового переворота лишили влияния на сына и заточили под домашний арест в одном из дворцов у моря.

Король Кароль был всего на полтора года старше меня, он всегда отличался болезненной конституцией и склонностью к чахотке. В феврале 1923 года он лишился чувств во время церемонии принятия верительных грамот у вновь аккредитованных послов, по столице поползли мрачные слухи о том, что Кароль неизлечимо болен. Я выяснила, что короля тайно навестили несколько медицинских корифеев.

В один из мартовских вечеров, когда мы дружно работали над очередным выпуском «Королевского Сплетника» (на первой полосе должна была появиться статья о вулкодлаке, который наводит ужас на жителей горных селений), в редакцию заявилась странная процессия: двое гвардейцев сопровождали пожилого господина в собольей шубе и с цилиндром на голове. В незваном госте я узнала гофмаршала королевского двора.