Ночь страсти
Шрифт:
Капитан отломил кусочек от ароматного каравая.
— Именно из таких людей получаются наилучшие агенты. Боюсь, представительницы вашего пола часто заблуждаются в таких делах.
Мандевилл склонился над своей тарелкой.
— Возможно, вы ошибаетесь, мой капитан. У мадам была уникальная возможность близко наблюдать нашего противника.
— Близко? О нет, — запротестовала Джорджи, стараясь проявить уместное в подобной ситуации возмущение.
— Мои извинения, — произнес Мандевилл. — Но ваша близость к этому человеку может дать нам ключи к тому,
— Я всячески старалась избегать этого мужлана, монсеньор. — «Вам даже не догадаться, до какой степени», — хотелось ей добавить, но вместо этого она сказала: — Сомневаюсь, что смогу быть вам полезной.
— Нет, можете. Начнем с того, сколько времени вы находились на этом корабле.
Джорджи приложила пальчик к губам.
— Хм. Боюсь утверждать, но по меньшей мере два месяца. Я долго упрашивала этого тупицу взять за нас выкуп или высадить в приличном порту, но он отказался, перебираясь из одной дыры в другую и забирая самый жалкий груз.
— А пассажиров? — спросил как бы между прочим Мандевилл, отрезая кусочек мяса. — Например, мужчину в последние несколько дней. Его должны были подобрать поздно ночью. Англичанин.
Что-то в его произношении задело ухо Джорджи. Он говорил на блестящем французском. Слишком блестящем. Не с ленцой и природной непосредственностью француза, а как тот, кого учили языку. Миссис Тафт сделала все возможное, чтобы она и Кит говорили по-французски так, словно родились при дворе Людовика XVI.
Этот Мандевилл говорил по-французски как хорошо образованный англичанин.
Ее взгляд упал на него. Предатель! Французский агент.
Мистер Пимм обвинял в этом ее, но теперь Джорджи ясно видела, что если Колин и искал кого-то, она готова была поклясться, что это был именно тот человек. Теперь ей только оставалось найти способ сообщить Колину, что его враг рядом.
— Кто-нибудь необычный не садился на корабль?
— Пассажиры? — неуверенно пробормотала она, затем покачала головой: — Нет. Никого. Я бы обратила внимание на новое лицо, потому что это было бы приятным разнообразием. Даже если это был бы англичанин, — сказала она, не осмеливаясь смотреть в его сторону, потому что теперь она слишком хорошо поняла, какую опасную игру ведет Мандевилл.
Он искал мистера Пимма и его бумаги. Она неожиданно поняла, что в каком бы деле ни был замешан Колин, ставки здесь были значительно выше, чем она предполагала. Должно быть, бумаги мистера Пимма были более ценными, чем она решила поначалу, если француз предпринимает такие усилия, чтобы вернуть их, и Колин не зря рисковал, чтобы доставить их в Лондон.
Теперь задача обеспечить их безопасность легла ей на плечи.
— Может быть, незнакомец среди экипажа? — продолжал Мандевилл.
— Вы говорите — незнакомец? — ответила она, выходя из задумчивости. Его вопрос подал Джорджи идею. — Не могу сказать наверняка, но если вы сделаете так, чтобы я увидела людей, которых вы содержите в трюме, я с удовольствием укажу того, кого не узнаю.
— Великолепная мысль, мадам, — сказал Бертран.
— Все ради
После обеда Бертран приказал пересчитать всех пленных, и экипаж «Сибариса» вывели из трюма на палубу.
К великому сожалению Джорджи, Мандевилл скользнул в тень, так что, оставаясь невидимым, он мог наблюдать за всем происходящим. А она-то надеялась, что Колин или Пимм смогут сами увидеть этого загадочного человека, узнают его и подадут ей идею, как остановить его.
Пока она наблюдала, как выстраивался экипаж — некоторые забинтованные, других подталкивали французские захватчики, — ее страхи изменили свое направление. Не было видно ни Пимма, ни Колина. А что, если Колин умер? Эта мысль почти разорвала ее сердце. Нет, этого не может быть. Его сильно били, да, но Колин был сильным; его невероятная воля не позволит ему умереть. Ни за что.
В эти ужасные моменты, когда Джорджи ждала, что вот-вот увидит Колина, она была убеждена лишь в одном: что бы он ни сделал или не сумел сделать как ее опекун, ее это больше не заботило. Только Колин имел значение. Человек, который спас ее, человек, который с такой преданностью и любовью принял свою дочь.
Человек, в которого она влюбилась той ночью страсти в Лондоне.
Когда вывели последних пленников, Джорджи заметила его в самом конце строя. Ее сердце забилось вновь, и в то же время она с трудом могла сдержать слезы. Джорджи пыталась скрыть свою тревогу, старательно избегая смотреть на картину, которая повергла ее в ужас.
Колина вели, поддерживая под руки: с одной стороны — шкипер мистер Ливетт, с другой — мистер Пимм.
Голова Пимма по-прежнему была забинтована нижней юбкой Кит, и он, казалось, не очень страдал от своей раны. Джорджи мало беспокоил этот человек, но она не желала ему зла.
Увидев же Колина, она внутренне вздрогнула. Она поразилась, как ему удавалось стоять прямо, таким бледным и побитым он выглядел.
— Вы видите кого-нибудь, кого могли недавно доставить на корабль, мадам? — спросил капитан Бертран. — Кто-нибудь, кого не было, когда вас захватили.
Она устроила целое представление, проходя мимо выстроенных в ряд пленников и внимательно вглядываясь в каждого, пока не дошла до Колина, Пимма и мистера Ливетта, около которых она замедлила шаг. Она ничего не могла с собой поделать, потому что гнев и ненависть, горящие в единственном открытом глазу Колина, заставили ее споткнуться.
Бертран заметил ее колебания и приблизился к этой тройке. Он протянул руку, в которой была трость, и ткнул Ливетта в живот:
— Кто ты?
— Ливетт, шкипер, — ответил тот, передвинувшись, чтобы поддержать Колина в прямом положении.
Капитан повернулся к ней, ожидая подтверждения. Джорджи кивнула.
Бертран прошел мимо поникшего тела Колина и вгляделся в Пимма.
— А ты? — требовательно спросил он, ткнув его тем же манером.
— Филлипс, месье, — ответил Пимм. — Судовой врач Колин взглянул на Джорджи, ожидая, что она опровергнет эту выдумку.