Ночь Томаса
Шрифт:
«Ты умрешь ради меня?»
«Да».
Услышав судьбоносный вопрос, я мгновенно почувствовал, что ждал его с того самого дня, как погибла Сторми, вот ответ и сорвался с моего языка, чуть ли не до того, как Аннамария задала этот вопрос.
И пусть я не спрашивал, за что мне предстоит умереть, меня, разумеется, интересовало, что замыслили эти плохиши с пирса, каким образом Аннамария узнала об их планах и почему ей потребовалась
С серебряной цепочкой на шее и серебряным колокольчиком у ключицы, я спросил:
— Где твой муж?
— Я не замужем.
Я ждал продолжения.
Вилкой она держала инжир. Ножом разрезала его.
— Где ты работаешь? — спросил я.
Она положила нож.
— Я не работаю, — похлопала себя по животу и улыбнулась. — Я рожаю.
Я оглядел комнату.
— Как я понимаю, арендная плата невелика.
— Невелика, — кивнула она. — За жилье я не плачу.
— Хозяева дома — твои родственники?
— Нет. До меня здесь два года жила семья из трех человек, тоже бесплатно, пока они не скопили достаточно денег. Потом переехали.
— Значит, хозяева дома просто… хорошие люди?
— Тебя не должно это удивлять.
— Возможно.
— За свою недолгую жизнь ты встретил много хороших людей.
Я подумал об Оззи Буне, чифе Портере и его жене Карле, Терри Стэмпбау, всех моих друзьях в Пико Мундо, монахах аббатства Святого Варфоломея, сестре Анжеле и монахинях, которые содержали приют и работали в школе для детей, требующих особой заботы.
— Даже в этом грубом и циничном веке, — продолжила она, — ты не стал ни грубым, ни циничным.
— При всем уважении к тебе, Аннамария, в действительности ты меня не знаешь.
— Я знаю тебя очень хорошо, — не согласилась она.
— Откуда?
— Прояви терпение, и ты все поймешь.
— Все в свое время, так?
— Совершенно верно.
— Я почему-то думаю, что это время пришло.
— Но ты ошибаешься.
— Как я могу помочь тебе, если не знаю, в какую ты попала передрягу?
— Я не попала в передрягу.
— Хорошо, пусть будет в жернова, в беду.
Закончив еду, она промокнула губы бумажной салфеткой.
— Никакой беды, — в нежном голосе звенели нотки смеха.
— Тогда как ты это называешь?
— Обычная жизнь.
— Обычная жизнь?
— Именно. То, что лежит впереди, — всего лишь обычная жизнь, а не чрезвычайная ситуация, из которой меня нужно вызволять.
Из вазы она достала один из громадных цветков и положила перед собой на сложенную салфетку.
— Тогда почему ты задала мне этот вопрос, почему отдала медальон, зачем я вообще тебе понадобился?
— Чтобы не позволить им убить меня, — ответила она.
— Вот это я уже понимаю. И мне представляется, что
Она оторвала толстый белый лепесток и положила на стол.
— Кто хочет тебя убить? — спросил я.
— Эти люди с пирса, — ответила она, оторвала второй лепесток. — И другие.
— Как много других?
— Им несть числа.
— Несть числа… То есть их не сосчитать… как песчинки на океанских берегах?
— Число песчинок — бесконечность. Тех, кто хочет меня убить, сосчитать можно, но их так много, что конкретное число значения не имеет.
— Ну, не знаю… думаю, для меня имеет.
— В этом ты не прав, — спокойно заверила она меня.
И продолжала обрывать цветок. Уже половина лепестков горкой лежала на столе.
Уверенность Аннамарии в себе и манера поведения не изменились и после ее слов о том, что за нею идет охота.
Какое-то время я ждал, что наши взгляды вновь встретятся, но она занималась цветком.
— Эти люди на пирсе… кто они? — не выдержав, спросил я.
— Я не знаю их имен.
— Почему они хотят тебя убить?
— Они еще не знают, что хотят убить меня.
Ее ответ я не понял, поэтому задал новый вопрос:
— А когда они узнают, что хотят тебя убить?
— Скоро.
— Понимаю, — солгал я.
— Ты поймешь, — поправила она меня.
Неоднородности в фитиле приводили к тому, что пламя вспыхивало, трепетало, пригасало. Соответственно, сжимались, дрожали, расширялись тени.
— И когда эти люди наконец-то поймут, что хотят тебя убить, по какой причине они захотят это сделать?
— Не по истинной причине.
— Ладно. Хорошо. И какой будет неистинная причина?
— Они подумают, будто я знаю, какой ужас они собираются учинить.
— Ты знаешь, какой ужас они собираются учинить?
— Только в самых общих чертах.
— Почему бы не поделиться со мной этими общими чертами?
— Много смертей, — ответила она. — Большие разрушения.
— Пугающие черты. И очень общие.
— Мои знания ограниченны. Я всего лишь человек, как и ты.
— Это означает… что ты обладаешь сверхъестественными способностями?
— Не сверхъестественными. Это означает, что я — человек, не всемогущее божество.
Она оборвала с цветка все лепестки, оставив только мясистое зеленое цветоложе.
Я предпринял еще одну попытку почерпнуть из нашего неудобоваримого разговора что-то полезное.
— Когда ты говоришь, что они захотят убить тебя не по истинной причине, означает ли это, что есть настоящая причина, по которой они должны хотеть тебя убить?
— Не настоящая, — вновь поправила она меня, — но, с их точки зрения, более веская.