Ночь триффидов
Шрифт:
Сэм посмотрел на лежащую Джесми с недоумением и болью и поднял с земли ее оружие.
— Все кончено, Сэм! — крикнул я. — Лезь в машину! Сэм переминался с ноги на ногу. Он кипел жаждой мщения. Наконец, взглянув в последний раз на безжизненное тело Джесми, он горестно покачал головой и поднялся в вездеход.
— Полный ход, водитель! Самый полный! Захлопнув за собой люк, Сэм занял кресло впереди меня. Его обычно спокойные глаза сейчас пылали такой яростью, что, глядя в них, я чувствовал, как кровь стынет у меня в жилах.
— Спасибо, ребята, — сказал он на удивление тихо и уставился в окно, глядя куда-то вдаль.
На сей раз я без угрызений совести поливал огнем всех появляющихся
Когда наступила ночь, мы были на огромной бескрайней равнине в десяти милях от разрушенного лагеря. Из всех оставшихся вездеходов мы образовали круг, поставив их как можно плотнее друг к другу. По равнине к полю битвы шагали триффиды. Они спешили на пиршество. «Приходите на пир», — вспомнил я. Растения решительно шагали на север. Подсчет показал, что бежать из лагеря удалось примерно сотне «лесовиков». Пребывая в глубокой печали после поражения, мы разожгли костер за линией вездеходов, в свободной от триффидов зоне. В ход пошли сухие пайки и вода из герметичных бутылей. Ужин — или то, что можно было назвать ужином, — проходил в угрюмой тишине. Покончив с едой и выставив по периметру вооруженных часовых, мы улеглись спать.
Я лежал на траве и смотрел в небо. Созвездие Ориона, мое самое любимое с детских лет, сейчас выглядело довольно тускло. Некогда сверкающий пояс небесного охотника совершенно исчез. То, что вставало барьером между землей и солнцем, по-прежнему дрейфовало по течениям великого космического моря. Порой оно превращало наше солнце в темно-красный диск. А порой истончалось — и тогда солнце сияло почти в полную силу. Сейчас на небо опустилась вуаль, сквозь которую мог пробиться свет только самых ярких звезд, да и те больше всего напоминали редкие зубы в черной пасти черепа.
Я долго лежал, глядя в опустевшие небеса, а когда наконец заснул, пришли кошмары. Я видел горящих людей с искаженными от ужаса лицами, слышал предсмертные вопли. Снова и снова видел падающую на землю Джесми, но вместо крови из ее головы появлялись ветви триффидов. Ветви быстро росли, превращаясь в бесконечно длинные лианы или, может быть, плющ. Зеленые змеи ползли по земле и, пытаясь пожрать ее, опутывали целые страны...
Я проснулся словно от толчка. В темноте рядом со мной кто-то сидел, обхватив руками колени. От зажатой в пальцах сигареты струился дымок. Это был Сэм. Он настолько погрузился в свои мысли, что забывал стряхивать пепел, и серый столбик, обломившись сам по себе, рассыпался по костяшкам пальцев. Сэм выглядел так, словно несчастье окончательно сокрушило его.
Даже не видя меня, он почувствовал, что я не сплю.
— Плохо дело, Дэвид, — произнес он чуть ли не шепотом. — Очень плохо.
Все мое тело от долгого лежания на земле затекло, и я сел.
— Только вчера она мне сказала, что у нее будет ребенок... — Сэм говорил отрывисто, словно в полубреду. — А назавтра должна была отправиться в отпуск к мужу... Джесми была очень хорошей девочкой... Нет, уже не девочкой, женщиной. Я знал ее с тех пор, как их семья приплыла из Ирландии на лодке, сделанной чуть ли не из бечевок и оберточной бумаги. Смешная штука жизнь, верно? Ха-ха-ха. Нет, жизнь — это вовсе не «ха-ха»... Она иногда бросается на тебя из-за угла и кусает. Как это назвать. Рок? Судьба? — Его интонация неожиданно изменилась, и он сердито произнес: — Как я мог быть таким слепым? Слепым и глупым, Дэвид... Как я мог позволить им захватить нас врасплох?
— Торпедные катера очень быстроходные. Они напали на нас до того, как мы узнали
— Но ниже по реке у нас наблюдательные посты. Видимо, их уничтожили прежде, чем они успели поднять тревогу.
— Наверное, так и было.
Некоторое время он обдумывал сказанное. Мне даже показалось, что его глаза в темноте светятся холодным голубым пламенем.
— Знаешь, что меня больше всего мучает? — наконец спросил он.
Я промолчал, и он продолжил:
— Больше всего меня мучает то, что я недооценил, насколько Торренс одержим жаждой мести. Я, конечно, знал, насколько он жесток. Он устраняет всех, кто смеет ему возражать. Но я представить не мог, что он организует рейд. С точки зрения здравого смысла Торренс просто не имел права во имя мести растрачивать людские и материальные ресурсы... Но его жажда мести... она безгранична. Он бросил на нас все свои элитные войска, сжег половину запасов топлива и погубил значительную часть флота. Но он так хотел этого, что ради мести был готов довести свой народ до полной нищеты.
— Но чего он так хотел? Почему желал отомстить только тебе? Ведь ты же говорил, что наш лагерь — всего лишь один из десятков подобных.
— Брось, Дэвид. Не будь таким наивным.
— Прости, не понял.
— Взгляни-ка вот на это. — Он загасил сигарету о землю и извлек из нагрудного кармана какой-то предмет. — Я взял это у одного из людей Торренса... нет, он не возражал, поскольку только что начал карьеру покойника. Итак, что ты на это скажешь? Впрочем, постой... ты в темноте не увидишь. Дай я тебе посвечу. — Я услышал щелчок зажигалки. — Насколько я понимаю, все люди Торренса хранили это в своих карманах или приклеивали к каскам. И именно это так страстно желал получить Торренс.
В колеблющемся свете зажигалки я увидел фотографию и сразу все понял.
— Меня, — выдохнул я.
— Когда ты был в Нью-Йорке, агенты Торренса не сводили с тебя глаз, — сказал он и сунул фотографию в карман. — Кроме того, они тебя фотографировали.
— Но с какой стати он рисковал жизнями своих лучших людей только ради того, чтобы похитить меня?
— Торренс жаждал заполучить тебя живым или мертвым. Не забывай, что он винил твоего отца во всех своих бедах. Он потерял глаз, а его самолюбию нанесли незаживающую рану. Если бы тебя убили, генерал Филдинг с удовольствием отправил бы твою заспиртованную голову на остров Уайт. Если бы тебя захватили в плен, ты остался бы у него заложником. В любом случае он использовал бы тебя для того, чтобы заставить твоего отца страдать.
— Теперь я чувствую себя виноватым во всем. По моей вине сегодня утром погибли десятки хороших людей.
— Не согласен. Как ни погляди, вина ложится на одного Торренса. Только у него руки по локоть в крови.
— И что теперь?
— Несколько дней мы простоим лагерем здесь. Затем, когда они отправятся домой, вернемся, очистим базу от триффидов, восстановим заграждение и отстроим разрушенные дома. И похороним то, что останется от мертвых. Работы будет по горло, но мы справимся.
— Но у вас же имеются военные самолеты. Вы можете начать охоту на уходящие суда Торренса и разбомбить их вдребезги.
— Да, можно, — согласился Сэм. — Только дело в том, что много наших людей сегодня попали в плен. Они тоже на этих судах. Надеюсь, что придет день, когда они снова станут свободными.
— А до этого они будут рабами?
— Да, — ответил он, задумчиво потирая кончиком указательного пальца переносицу. — А пленные женщины будут использованы для реализации великого демографического плана Торренса. Их насильственно оплодотворят, и у них появятся дети. Много детей. — Он говорил очень устало. — Я постараюсь вздремнуть и тебе советую. Нас ждут очень трудные дни.