Ночь в городе
Шрифт:
По улице с ревом пронеслась колонна машин.
– Гангстеры поехали кататься, - сказал Реджинальд.
– Они так всегда, на куче черных лимузинов.
Потом из глубины Заброшенных Кварталов понеслись тяжелые ритмичные удары. Дом вибрировал в такт им, дрожали, звеня, бутылки у Эрвина в шкафу, расплескивалось спиртное в рюмках.
– А это ещё что?
– спросил Герц апатично. Он чувствовал себя ужасно пьяным.
Реджинальд сказал:
– Весьма заурядное явление, его даже не называют никак. Ну, скажите, если не дьявол, то кто же ещё производит эти звуки?
– Кто-то производит. Но почему непременно дьявол?
– Ну, пусть инопланетяне.
– Еще лучше. Нет,
Повернув глаза к двери, он увидел, что в помещение из темноты ночи вошли, держась за руки, две маленькие фигуры. Это были двое детей - мальчик и девочка; мальчику было, пожалуй, лет девять, девочке - лет двенадцать, но они были почти одного роста. Только странное, не по-детски серьезное выражение их больших глаз сбивало с толку, и возникала мысль, что они гораздо старше. Они были одеты в ветхую, но чистую и аккуратно починенную одежду. Почти бесшумно, все так же держась за руки, не говоря ни одного слова и даже не раскрывая ртов, они прошли по всему залу, задерживаясь у каждого столика и оглядывая сидящих своими пугающе серьезными немигающими глазами.
– Кто это?
– тихо спросил Герц. Ему стало страшно и странно, как будто посреди жары кто-то окатил его ведром холодной воды. Секунду спустя он понял, что больше всего поразило его в облике этих детей: их взрослые, широко раскрытые глаза ни разу не мигнули.
– Ночные дети, - сказал Реджинальд. Дети подошли к стойке, и Эрвин взял их за руки, отвел за стоящий в углу столик и поставил перед ними тарелку с какой-то едой. Молча и бесшумно дети стали есть, аккуратно подбирая крошки.
– Появляются из ночи, как из тьмы выныривают, - рассказывал Реджинальд.
– Приходят, съедят что-нибудь и, ни слова не говоря, уходят опять. Никто не знает, кто они и откуда. Одни в лохмотьях, другие в приличной одежде. У них только у всех взгляд один и тот же - по нему их и узнают.
– Да, - сказал Герц.
– В их взгляде запечатлен весь ужас ночи.
Он хотел сказать всего лишь парадоксальное замечание, но сказав, понял, что был совершенно прав, и его даже передернуло. Сейчас ему казалось, что ничего более непонятного и пугающего, чем эти дети, он до сих пор в городе не видел.
Несколько минут он молчал, вслушиваясь в звуки ночной жизни - где-то вдали опять выстрелы и сдавленный вопль - потом снова взглянул в тот угол, где сидели "ночные дети" - но их там уже не было. Они ушли и исчезли во мраке так же бесшумно, как и появились. Осталась только тарелка, вылизанная до блеска, так что казалось, что с неё и не ел никто. Он ещё помолчал, а потом сказал:
– Значит, вы определенно считаете, что у вас здесь находится центр мирового зла? Ну что же, может быть. Только нет дьявола никакого. Это все она, энтропия поганая - всю жизнь она меня преследует. Общество распадается, город распадается, мир распадается. И нет никакого выхода. Переделать уже невозможно, настолько все прогнило, а разрушать - только хуже будет.
– Так может, лучше - разом, чем медленно подыхать?
– Не знаю, не знаю... Неохота ведь. Всегда остается надежда, что все обойдется. Хоть ещё год-другой пожить в относительном спокойствии. Я конченный человек. В прошлом только мерзость и кровь, а будущего не существует... Видеть, как на тебя надвигается волна мрака и осознавать, что ничем не сможешь её ни остановить, ни задержать! Зачем тогда рыпаться, что-то делать, о чем-то мечтать, чем-то рисковать? Никогда мы этого не узнаем - это вне нашей компетенции. Не хотел быть агностиком, да жизнь заставляет.
На него напала такая черная меланхолия, что хоть вешайся. Он привалился к плечу девушки.
– Ой, осторожнее!
– воскликнула она.
– Вы порвете мне купальник!
–
– спросил Реджинальд. Он, кажется, тоже находился в последней степени, и навалившись грудью на стол, с трудом боролся со своими съезжающими к переносице глазами.
Герцу внезапно стало весело.
– Ты не понимаешь, - сказал он.
– Купальник, - он взялся двумя пальцами за край лифчика девушки, - вещь гораздо более развратная, чем нагота; вроде бы он и скрывает все, но на самом деле только привлекает к дамским прелестям внимание. Особенно когда он вот такой маленький узенькая полоска яркой ткани, и из-под края её уже что-то выглядывает. Трудно отказаться от искушения, оказавшись рядом с девушкой в купальнике, не попытаться снять его, - он сделал вид, что хочет привести свою угрозу в исполнение. Марго легко шлепнула ладонью по его пальцам, а Джери вдруг выдал:
– И держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства её.
– Что за намеки!
– возмутилась девушка.
– Он же дурачок, - стал успокаивать её Герц, обняв её и гладя ладонью по её руке.
– Он сам не понимает, что говорит. Не обращай на него внимания.
– Слушай, а почему мы не выпили на брудершафт?
– произнес, с трудом поднимая голову, Реджинальд.
– Ну давай выпьем, но по очень маленькой. Я, знаешь ли, ещё не собираюсь падать под стол. Мне охота переночевать где-нибудь в цивилизованном месте. Кстати, тут гостиницы где-нибудь поблизости нет? спросил он, повернувшись к Эрвину.
– Есть. За углом, на Бульдозерной улице. Называется "Эврика", ответил Эрвин.
– Как раз то что надо!
Ночь казалась бесконечной. Джери спал, положив голову на стол. Герц изо всех сил боролся с осоловением. На улице шуршал мелкий дождь, прибивая пыль, и его капли серебрились в свете фар проезжающих мимо машин. Леонид поглядел на часы, в очередной раз убедился, что они не работают, и сказал тихо:
– Пойдем, детка?
Марго кивнула, и он поднялся, чувствуя, что тело слабо слушается его и плохо держат ноги. Джери внезапно открыл глаза и сказал:
– Из них пять было мудрых, и пять неразумных. Неразумные, взяв светильники свои...
– но даже не закончив фразу, он зевнул и вновь опустил голову на руки.
6.
– Холодно, - сказала Марго, когда они вышли на улицу, и обхватила голые плечи руками.
– В какую сторону гостиница?
– спросил Леонид.
– Туда? Ты куда идешь?
– Надо сходить забрать платье. Ой, да не стой же. Холодно, - она быстро пошла вдоль улицы.
– Подожди, сейчас...
– Леонид стал снимать с себя пиджак. И в этот момент, промчавшись мимо Герца, на тротуар влетела большая машина, сшибив покатившийся с грохотом железный мусорный контейнер. Леонид успел увидеть перекошенное от ужаса белое лицо девушки и её руки, инстинктивно выброшенные вперед. В желтом круге света на стене дома вверх взметнулась огромная тень, раздался крик и глухой стук. Машина, скрипнув тормозами, остановилась, и из неё выскочил человек с бритым круглым черепом. Он подскочил к сшибленной девушке и ударил её ногой.
– Попалась, стерва!
– заорал он и, повернувшись к машине, сказал, Шеф, она ещё жива! Разрешите, я ею потом займусь?
– Валяй!
– донесся из машины голос.
Все произошло так быстро, что Герц только сейчас вышел из оцепенения. Он бросился к бритоголовому и закричал:
– Убийца! Что ты с ней сделал?!
Тот повернулся, и Леонид увидел его глубоко посаженные глазки под массивными надбровными дугами и пухлые губы; на его шее болталась золотая цепочка с крестом, а голые руки покрывали наколки. Он ощерился и сказал тонким голосом: