Ночь в конце месяца
Шрифт:
зеленые глазки, как осколки бутылочного стекла.
Почему-то под взглядом Лушки Кирилл всегда чувствовал себя неловко. Ему казалось,
что Лушка посмеивается над ним; она замечает и то, что Кирилл ходит по лесам боязливо,
прижимаясь к стене; и то, что всегда он прячется в тень, чтобы не облупился нос; и то, что
оглядывается, если позади зашепчут девчата… В общем, Лушка видит его насквозь.
Это ощущение сохранилось с первого дня их встречи.
Придя
простаивать — допустить этого в самом начале работы было нельзя.
Он прыгнул в машину и поехал на железнодорожную ветку. Он еще не знал, по чьей вине
задержка, и поэтому никого не разыскивал,— просто бросался в бой с любым человеком,
будь то кладовщик, грузчик или складской сторож… И вскоре машина, доверху груженная
кирпичом, вернулась на строительную площадку.
Тогда и появилась Лушка.
Не обращая внимания на Кирилла, она подошла к шоферу, протянула ему пачку папирос.
Закурили.
—Вертай назад,— сказала Лушка.— Сгружать не станем.
—Это почему? — изумился Кирилл. У него еще не кончилось боевое возбуждение,
дышал, как после бега.
—А потому. Сам не видишь, что ли?
—Я вижу, что вам работать не хочется!— закричал Кирилл.— А я простоя не допущу!
—Валяй!— согласилась Лушка.— Но кирпич обратно свези. Он же весь в трещинах,
бракованный. Мы от этой партии уже цельный месяц отказываемся.
Кирпич в самом деле оказался негодным. Кириллу попросту всучили брак, надеясь на то,
что молодой прораб не разберет…
Стоя за машиной, Кирилл вертел в руках кирпич. Как же он не заметил? Не сообразил
сразу, что на обыкновенном кирпиче трещины видны ясно, а вот на таком, «трепельном»,
среди дырочек их трудней заметить и поэтому надо смотреть особенно тщательно…
Но что же теперь делать? Признать свою неопытность, с первых же шагов опозориться?
Нет. Кирилл не хотел. В конце концов, это баня, а не кузнечный цех. Обойдемся и с таким
кирпичом.
—Сгружайте!— приказал он.
Лушка взяла кирпич, легонько стукнула о борт машины. Откололись неровные куски.
—Видал?
—Сгружайте!!
Кириллу стыдно вспоминать, что произошло дальше. Не смущаясь тем, что вокруг стоят
рабочие, Лушка пустила в ход недетские слова, выволокла Кирилла из машины, а шофера
одного отправила в обратный рейс. Над посрамлением начальника потешалась вся бригада…
Долго после этого Кирилл был с Лушкой на ножах,— не мог простить оскорбления. А
потом вдруг нашел простой и легкий способ отместки.
Как-то в обеденный перерыв он увидел, что Лушка,
круглое зеркальце, совсем утонувшее в громадном ее кулаке.
—Красоту наводишь?— спросил он мимоходом.
Лушка быстро сунула зеркальце в карман, обернулась. И тут он увидел, что она —
Свирепый Мамай, которого мужики боятся,— покраснела почти до слез. И глаза ее, два
бутылочных осколочка, смотрели умоляюще, словно просили не смеяться… Этого она
боялась.
С тех пор стоило Кириллу только намекнуть — заговорить о пудре, помаде, завивке,—
Лушка тотчас опускала голову, начинала отвечать шепотом.
Впрочем, он недолго пользовался своим открытием.
На строительстве наступила горячка, половину бригады сняли с бани и перебросили на
другой объект. А тут еще вышел из строя растворный узел. Кирилл растерялся, — как ни
бегай, как ни кричи, а планы летят к чертям. Выручила Лушка.
Пока чинили узел, она наладила приготовление раствора вручную. Сама сколачивала
ящики, учила девчат; злая, красная, растрепанная, с утра до темноты крутилась на стройке,
работала за троих.
А однажды, после особенно суматошного дня, они вместе шли домой. Кирилл искоса
приглядывался к Лушке,— она шагала косолапо, устало покачиваясь. На похудевшем лице
прикрыты глаза, пыль чернеет в морщинах, забытая папироска приклеилась к губе.
И Кириллу сделалось совестно. Он вспомнил, как насмехался над Лушкиной
неуклюжестью, грубыми ее руками, сутулой спиной. А имел ли он право смеяться?
Еще в то время, когда он учился и, не зная особых забот, спокойно кончал школу, потом
институт, Лушка уже таскала носилки с раствором и выкладывала стены. Может быть,
Кирилл и живет в том доме, который она построила…
Вероятно, это чувство жалости и снисхождения надолго осталось бы у Кирилла. Он не
был черствым человеком, хотя по молодости своей часто ошибался и судил окружающих
строже, чем следовало.
Но отношение к Лушке опять у него изменилось. В тот вечер они повстречали на улице
молодого, здорового парня,— из тех, про которых говорят, что у них грудь колесом и чуб по
ветру,— и этот парень оказался Лушкиным мужем. За руку он вел мальчишку, такого же
здорового и красивого; они очень походили друг на друга, только у мальчишки глаза были с
раскосинкой и зеленоватого цвета.
Муж и сын поздоровались с Лушкой просто, без восторгов, но было заметно, что они оба
ждали ее и теперь обрадованы этой встречей. А Лушка повеселела, сразу как-то